этих ударов, тоже словно бил его своей твёрдостью и холодом. И всё же в череде этих потрясений Кинкар сумел заметить, что, как и раньше, способен слышать, что говорит этот человек. Слышать и понимать. Причём не только его внешнюю речь, но и внутреннюю, ту, что здесь называют мыслями. Мысли человека были чёрными, злыми и острыми, как лезвие меча, быстрого настолько, что ямадут едва успевал уклоняться. Именно благодаря услышанному, Кинкар понял, что человек хочет уйти, но при этом накормить страхом и страданиями Кинкара свой меч.

«Повелитель». Это слово тоже было в мыслях человека. Слово звучало без любви, без понимания и уважения, а только страх, только поклонение. Как повиновение дрожащей собаки перед огромным и жутким хозяином, как рабство. Для своего повелителя этот человека собирал страдания с помощью своего меча.

Потом между ямадутом и человеком вспыхнуло громкое и горячее маленькое солнце. Кинкар не знал, что это был взрыв гранатометного выстрела с термобарическим зарядом. Однажды Кинкар наблюдал за рождением новой звезды в бескрайней галактике другого мира. Это было красиво и завораживающе. Но это маленькое солнце было совсем рядом в момент своего рождения и потому, наверное, ямадут узнал настоящую боль.

Сперва сознание его улетело в молчаливую, чёрную пустоту без мыслей и ощущений, а потом ощущения вернулись, словно для того, чтобы показать ему всю страшную правду о его наказании. Тело горело, пульсировало. Тело кричало болью каждой мельчайшей своей частицей.

Ужас состоял так же в том, что боль возрастала и ширилась. Сперва Кинкар чувствовал себя просто красным, пульсирующим шаром, а со временем начинал постепенно воспринимать своё новое тело. Словно он рос, словно тело росло, а с ним возрастала боль. В какой-то момент он уже чувствовал руки, затем ноги, спину и живот. Осознавая свою форму он понимал: вся она состоит из боли. И вот, через бесконечный, безвременный океан мучений, он открыл глаза.

Ямадут узнал это место. В этом зале он был, в этом зале человек с оранжевым свечением напал на него. Постепенно зал наполнился разными звуками, точнее он начал им воспринимать и различать. Неподалёку были люди, они громко разговаривали и лязгали железом. Кинкар понял, что лежит на полу, том самом, таком же холодном и твёрдом, как при первом знакомстве. Он заставил себя осмотреться. Простое движение глаз и незначительные повороты шеи, вознесли его на новый уровень страдания.

Слева чёрный и неживой лежал тот самый человек, бывший в свечении. Каким-то необъяснимым образом Кинкар почувствовал, что теперь этот человек — пустая и мëртвая оболочка. Лишь затем он заметил в скрюченной обгорелой руке меч. От клинка исходило густое серое свечение. Значит меч был жив и, вероятно, всё ещё продолжал выполнять свою тёмную работу.

Справа, возле портала с большой дверью к которой, как вспомнил Кинкар, стремился человек с мечом, лежал воин. Несмотря на то, что лежал он прямо и неподвижно, словно покойник, ямадут сразу понял, что он жив и что это именно воин. Слабое красное мерцание покрывало тело.

Воин повернул голову и Кинкару и пустым взглядом посмотрел ему в глаза. Боль этого воина в яростном потоке самых разнообразных мыслей полилась на ямадута. И он понял, что узнаёт в этом потоке своё горе и отчаяние. Так же, как и он, этот воин мучился виной не выполненного дела, потерей и разочарованием. Боль, грубая, физическая тоже доставляла ему страдания, но Кинкар видел: стыд и самобичевание за невыполненный долг, за чужие жизни, жгли его сильнее.

Внезапно в глазах воина мелькнула осознанная мысль и он посмотрел на Кинкара совсем иначе, словно только что увидел, посмотрел с тревогой и подозрением.

…………………………………………………………………………………………

За стеной, прямо за проломом Панда уже слышал громкие голоса: бойцы подкрепления добрались до стен и, похоже, обсуждали как быть дальше.

Скоро в проломе показался тактический шлем, но уловка не сработала. Опытные ребята Панды по характеру его движения поняли, что шлем не на чьей-то дурной башке, а на конце ствола автомата. Ни одного выстрела не прозвучало, в зале повисла полная тишина. Осмелев в проломе мелькнули две руки и в зал влетели гранаты. Замкнутость помещения усилило мощь взрывного воздействия, но к этому парни тоже были готовы. Осколки провизжали, рассекая воздух и клюя колонны, но не нашли ни одной жертвы. Лишь когда первая двойка храбрецов полезла в проход, по ним ударило сразу четыре ствола. Коротко задергавшись от попаданий, бойцы расслабленно затихли, заперев собой единственный вход в зал.

— Так! — закричал Панда, — минут пять у нас есть, пока они своих забирать будут и что нибудь неприятное для нас выдумывать! И нам надо до этого отсюда убраться! Кулер, Оскар! Давайте мне дверь отпирайте порезче!

Двое бойцов снова подбежали к порталу.

— Бля, ненавижу это, — злобно растирая уши произнёс Кулер.

— Двери открывать? — мрачно пошутил Оскар.

— Взрывы эти внутри комнат! — сердито пояснил товарищ, — давай хватайся, юморист!

Штурвал был небольшим и теперь когда что-то заклинило в механизме, провернуть его было очень непросто: негде ухватится, негде приложить усилие. Парни видели, что он совсем немного, но проворачивается, проталкивая внутри зажатый плоскостями шток или тягу, но дело шло медленно.

— Говорю тебе, рычаг нужен! — Кулер отошёл на два шага, встряхивая ладони.

— Да я ж не против! Только ж ты моим стволом предлагаешь рычаг изображать! А это нехорошо! — Оскар заботливо прикрыл АК руками.

— Как будто у нас тут куча вариантов, — буркнул Кулер, понимая, что товарищ прав.

Он тоже не отдал бы своё оружие для использование его в качестве монтировки, поэтому снова беспомощно оглядывал стены помещения в поисках подходящего предмета. Интерьер был аскетичным и надеяться на то, что в одном из углов будет ящик с шансовым инструментом, не приходилось. Взгляд Кулера дошёл до Башкира и распластавшихся рядом с ним двух мёртвых тел. Командир лежал молча, сурово глядя в пространство перед собой. Кулер вздохнул, представив себе мысли человека, только что ставшего капитальным калекой, и тут перевёл внимание на лежащее в пяти метрах тело губернатора и на меч в его руке.

— Не лом, конечно, но какая-никакая да железяка, — произнес он, шагнув к трупу и протягивая руку к клинку.

Внезапно замерщий рядом с губернатором второй обгоревший участник поединка ожил, и дернувшись, резко приподнялся, дрожа всём торсом, будто в длинной мучительной судороге. Повернув голову в сторону склонившегося над мечом Кулера, он вскинул к нему обе руки и пронзительно вскрикнул:

—