– Нужно выбрать момент. – Он провел рукой по ее спине, огладил зад. – Осторожность на первом месте, верно?

– Конечно. Хорошая работа никогда не делается… в спешке.

Голова у него закружилась от ее запаха – сладкого, цветочного, смешанного с запахом разгоряченного тела.

– Она мне деньги должна. – Последний довод против.

– Ах, деньги… Знаешь, когда-то я занималась торговлей. Куплей. Продажей. – Ее дыхание поочередно обожгло ему горло, губы, лицо. – И по опыту знаю, что, когда люди заговаривают о цене, сделка, считай, заключена. – Теплая щека прижалась к безобразному шраму. – Сделай это для меня, и получишь все, обещаю, что потеряешь с ней. – Прохладный кончик языка коснулся сожженной плоти вокруг металлического глаза, нежно, успокаивающе. – У меня договоренность… с банкирским домом… Валинта и Балка.

Солнце высекало из серебра тот особенный, аппетитный блеск, который присущ почему-то только деньгам. Сейф, набитый ими, открытый для всеобщего обозрения, притягивал взгляды вернее, чем могла бы это сделать призывно разлегшаяся на столе голая красотка. Сверкающие, свежеотчеканенные денежки. Чистейшее серебро Стирии, переходящее в грязнейшие из ее рук. Забавный парадокс. На одной стороне монет – весы, конечно же, традиционный символ стирийской коммерции со времен Новой империи. На другой – суровый профиль Орсо, великого герцога Талина. Еще более забавный парадокс, по мнению Коски, – платить воякам Тысячи Мечей портретами человека, которого они только что предали.

Мимо импровизированного стола тянулась неряшливая, побитая и потрепанная жизнью вереница солдат и офицеров первой роты первого полка Тысячи Мечей, получавших свое незаслуженное вознаграждение. За ними пристально наблюдали главный нотариус бригады и дюжина ветеранов из числа самых надежных и беспристрастных. Ибо в ход, увы, пускались все вообразимые и невообразимые хитрости.

Наемники подходили к столу неоднократно, меняя одежду и называясь именами павших товарищей. Безбожно врали относительно своего звания и срока службы. Горестно повествовали о больных матерях, детях и прочих родственниках. Сыпали бесконечными жалобами на кормежку, выпивку, снаряжение, командиров, расстройство живота, погоду, вонь от соратников. Перечисляли уворованные у них вещи, полученные и нанесенные раны, претерпленные оскорбления несуществующей чести… и так далее, и тому подобное. Выказывай они в бою столько дерзости и настойчивости, сколько в попытках выцыганить несколько жалких лишних грошей у своего командующего, так были бы величайшей армией всех времен.

Но первый сержант Балагур не дремал. Он много лет провел в кухнях Схрона, где соперничали друг с другом за насущный кусок хлеба, необходимый для выживания, десятки самых изощренных жуликов мира, и потому знал все низменные уловки и хитрости, существующие по эту сторону ада. Его взгляд василиска не упускал ничего. Ни один сверкающий портрет герцога Орсо не мог ускользнуть из оборота.

Коска проводил глазами последнего солдата, чья безнадежная хромота, за которую он требовал компенсации, вдруг чудесным образом исцелилась, и скорбно покачал головой.

– О боги… я-то думал, деньги их порадуют! Ведь за них не надо сражаться! Не надо даже воровством себя утруждать! Клянусь, чем больше человеку даешь, тем больше он требует, да еще остается недоволен. Никто не ценит полученного ни за что. Провались эта благотворительность!

Он хлопнул нотариуса по плечу, отчего рука у того дрогнула и начертала на аккуратно исписанной странице загогулину.

– Совсем не те нынче пошли наемники, – угрюмо проворчал нотариус, промокая ее.

– Не те? А мне они кажутся точно такими же склочными и подлыми, как всегда. «Нынче все не то» – расхожий плач людей, мелко мыслящих. И означает он, что если раньше что-то и было лучше, то лучше оно было для них. Поскольку они тогда были молоды и полны надежд. А когда приближаешься к могиле, мир, конечно, выглядит уже не таким светлым.

– Так что же, все остается прежним? – спросил законник, подняв на него печальный взгляд.

– Что-то становится лучше, что-то – хуже. – Коска испустил тяжкий вздох. – Но в целом… значительных перемен я не наблюдал. Скольким нашим героям мы уже заплатили?

– Это была рота Сквайра, полк Эндиша. То есть… бывший полк Эндиша.

Коска прикрыл глаза рукой.

– Пожалуйста, не напоминайте мне об этом храбреце. Утрата все еще ранит. Так скольким мы заплатили?

Нотариус лизнул палец, перелистнул несколько страниц гроссбуха и начал считать:

– Один, два, три…

– Четыреста четырем, – сказал Балагур.

– А сколько всего человек в Тысяче Мечей?

Нотариус заморгал.

– Считая обслугу и маркитантов?

– Всех.

– Шлюх тоже?

– Их в первую очередь, ибо во всей этой чертовой бригаде они самые усердные работники!

Законник отвел глаза в сторону.

– Э…

– Двенадцать тысяч восемьсот девятнадцать, – сказал Балагур.

Коска вытаращил на него глаза.

– Слыхал я, что хороший сержант стоит трех генералов. Но вы, мой друг, похоже, стоите трех дюжин! Тринадцать тысяч, однако?.. Мы проторчим тут до завтрашнего вечера!

– Вполне возможно, – проворчал нотариус, переворачивая страницу. – Далее у нас идет рота Крапстена, полк Эндиша. Бывший, то есть… полк Эндиша.

– Угу. – Коска откупорил флягу, которую бросил ему в Сипани Морвир, поднес ее к губам, встряхнул и понял, что она пуста.

Хмуро глядя на потертый металлический сосуд, он с неприятным чувством вспомнил насмешливое заявление отравителя, будто люди никогда не меняются. Воспоминание было настолько неприятным, что выпить захотелось еще сильней.

– Прервемся ненадолго, покуда я ее не наполню. Велите тем временем роте Крапстена построиться.

Он поднялся на ноги, поморщился, услышав, как хрустнули больные колени. И тут же расплылся в вымученной улыбке при виде верзилы, который вышагивал к нему по беспорядочно раскинувшемуся вокруг грязному и дымному лагерю.

– Никак мастер Трясучка пожаловал, с холодного кровавого Севера!

Северянин, видно, решил отказаться от красивой одежды. На нем была рубашка из грубого полотна с закатанными по локоть рукавами и кожаная безрукавка поверх. Волосы, которые, когда Коска увидел его впервые, были подстрижены как у какого-нибудь масселийского франта, отросли и превратились в нечесаные лохмы. Он зарос щетиной, а может быть, отращивал бороду. Но ни длинные волосы, ни борода не могли замаскировать ужасного шрама, пробороздившего щеку и глаз.

– Мой старый партнер по приключениям! – Убийствам, говоря прямо. – С горящим взором! – Буквально, ибо металлический шарик в пустой глазнице горел на солнце ослепительно. – Прекрасно выглядите, друг мой, просто прекрасно! – Как изуродованный дикарь, на самом деле.