заблуждение. Мне было видно, как он исподтишка массировал свою спину, и слышал, как время от времени он издавал подавляемый стон. Единственной уступкой Старика попавшей в нас бомбе и его падению с трапа было пару раз вылеживание минут по пятнадцать на своей койке.

Реакция Стармеха к шуму наверху была менее удачной. На его губах умерли слова, а глаза метались из стороны в сторону. Никто больше не разговаривал.

Мне страстно хотелось финального занавеса — чтобы наши актеры появились из-за кулис и сыграли свои обычные роли.

Наконец шум стих. Командир глянул на меня и удовлетворенно кивнул, почти как если бы это он выключил звук для моего удовольствия.

Стармех быстро глотнул яблочно сока и снова исчез. Я почти был готов подавить свои комплексы и прямо спросить Командира — как обстоят дела, но он со стоном выпрямился и направился в корму.

Я не смог придумать ничего лучше, как последовать за ним в надежде задержать его в центральном посту. Но его нигде не было видно — должно быть он пошел дальше в корму. У меня было тягостное чувство, что там что-то неладно. Мне надо было слушать более внимательно, бороться с туманом, угрожавшим закрыть мое сознание.

Но дымка сонливости становилась все плотнее. Я решил, что в конце концов лучше отключиться на время. Всем время от времени требовалось поспать — никакого смысла нет болтаться в борьбе с этим желанием.

Я пробрался в кубрик старшин в состоянии, подобном трансу. Самым сложным делом было взобраться на свою койку. После судорожных подпрыгиваний и ерзания мне это в конце концов удалось.

Я расстегнул воротник и рубашку до пояса, ослабил брючный ремень, выпятил живот, втянул его, вытянулся, глубоко выдохнул. Я лежал как труп в гробу, а регенеративный патрон был моим погребальным венком. Близко надо мной был подволок с его блестящими белыми поперечными балками и рядами заклепок. На головках заклепок собрались капли конденсата, но недостаточно большие, чтобы упасть. Маленькие полусферы висели как Дамоклов меч. Глядя сквозь кольца занавески, я мог видеть наверху бесчисленные трубы, идущие вдоль прохода. Посреди них был выкрашенный серой краской ящик громкоговорителя. По корабельной громкой связи ни единого звука. Даже его привычные шипение и треск прекратились. Это неплохо при отсутствии каких-либо причин для оптимистических объявлений. Никаких шумов от механизмов — даже малейшего гула. Ни единого произнесенного слова или звука прочищаемого горла, даже при том, что в отсеке я был не один. Я все еще не привык к тишине. Она пронизывала все насквозь.

Мое сознание растворилось. Был ли это сон, окутавший меня, или что-то вроде анестезии?

Когда я пришел в себя, было 17:00 корабельного времени. Я перегнулся и посмотрел время на часах Айзенберга.

Я все еще был в своей койке. Граница между сном и бодрствованием снова размывалась. Приглушенные взрывы проникали в мое полусознательное состояние. Вместо того, чтобы сразу очнуться, я попытался плотнее завернуться в одеяла забытья. Глухие сотрясения проникали сквозь него. Я прислушался с закрытыми глазами. Они звучали как продолжительные раскаты грома. Глубинные бомбы. Сбрасывают для психологического эффекта или же британцы атакуют еще одну подводную лодку? Наверху должен быть еще световой день. Никто не стал бы пытаться проскользнуть при свете дня, так что же это? Военно-морские учения? Возможно, британцы просто поддерживают форму своих моряков.

Я напряг слух, пытаясь определить источник раскатов грома. Казалось, что он доносится не только с одного направления. Вероятно небольшие конвои вышли на заградительное патрулирование. Я перегнулся через край койки и стал глядеть в сторону центрального поста.

В этот момент оператор гидрофона доложил о шумах гребных винтов: их было несколько на различных пеленгах. Я был удивлен — ведь гидрофон же был выведен из строя? Затем я вспомнил, что видел Командира с наушниками на голове, когда протискивался мимо него несколько часов назад. Так что гидрофон снова был в рабочем состоянии. Мы снова имели возможность получать акустические импульсы от врага — если вообще теперешние обстоятельства делали это преимуществом.

Утечка топлива! Течение должно относить нефть слишком далеко от его источника, чтобы определить место. Возможно — при удаче — оно поднялось на поверхность моря одним большим пятном, и затем расплылось. Топливо не вело себя как пробка. Оно не будет плавать все время, благодарение Господу. Оно эмульгировалось с водой и рассеивалось. Вязкость — кажется это свойство? Еще одно слово, с которым можно поиграть. Я беззвучно произносил слоги, как волшебное заклинание.

«Мы явно находимся в нужном месте». Голос Командира донесся до меня из центрального поста. Всегда видит положительную сторону. Скалы, которые чуть было не разорвали корпус лодки, были защитой от ASDIC.

Цайтлер неожиданно издал стон. «К черту этот шум! Я сойду с ума, если он не прекратится». Череда резких приказов. Цайтлер должен был держать свой загубник во рту. Я надеялся, что Командир не слышал его.

Не двигайся, скомандовал я себе, не действуй по шаблону. Лежи здесь в упорном молчании. Каждое движение расходует кислород. Каждое мигание глазами способствует истощению наших запасов воздуха.

Левая рука Цайтлера свисала с койки напротив меня. Я напряг глаза, чтобы рассмотреть время на его часах. 18:00. Только 6 часов вечера. Нехорошее предзнаменование — то, что я потерял свои часы. Они должно быть упали с моего запястья, вот и все. Быть может, они даже тикают сейчас где-то в льялах. В конце концов, они были Waterproof, Shockproof, Antimagnetic, Stainless, Made in Switzerland…[57]

Эффективные люди, эти швейцарцы. Наш Эрликон тоже был сделан в Швейцарии. Нет никаких сомнений, что у британцев установлены зенитные пушки этого же производителя. Точная механика из Швейцарии. Смертельное оружие, экспортируемое с полной беспристрастностью.

Зажим для носа причинял мне боль. Я снял его на несколько секунд.

Боже, что за вонь! Это должен быть газ из аккумуляторов. Нет, не только газ. Воздух вонял мочой и экскрементами тоже — так пронзительно, как будто кто-то опустошил свой мочевой пузырь и кишечник посреди прохода. Неужто кто-то из спящих утратил контроль над своим сфинктером, или где-то стояло ведро для испражнений?

Тотчас же я почувствовал пронзительное давление в своем собственном мочевом пузыре. Я сжал свои бедра. Желание помочиться утихло, но схватки, последовавшие за этим, было не менее сложно вынести. Я ел немного — лишь один-два куска хлеба и колбасу с «Везера» — тем не менее ферментация в моем кишечнике шла явно. Мне страшно было представить, что будет, если вдруг у всех в носовом отсеке начнутся позывы.

Запах экскрементов