– О, конечно коснулся! Я чувствую себя теперь так, будто с тех пор только и делаю, что его касаюсь. Я очень крепко, – продолжал он, как бы желая выразиться яснее, – держу его в руках.

– Тогда где же оно?

– О, оно здесь, со мной.

– И ты принес его, чтобы показать мне?

– Я принес его, чтобы показать тебе.

Деншер произнес эти слова так четко, что, вдобавок к другим его странностям, они прозвучали почти весело; однако он не сдвинулся с места, не сделал никакого движения, подтверждающего слова. Соответственно, Кейт могла опять-таки лишь выжидающе смотреть на него, тогда как его взгляд, каким бы странным это ни казалось, снова наполнился совсем иной мыслью.

– Но теперь, когда ты его принес, ты почувствовал, что этого вовсе не хочешь?

– Невероятно хочу! – ответил он. – Только ведь ты мне ничего не говоришь.

В ответ на это она улыбнулась ему, как мать улыбается неразумному дитяти:

– Мне представляется, я говорю тебе ровно столько, сколько ты говоришь мне. Ты ведь даже еще не сказал, почему те объяснения, какие тебе нужны, не исходят из полученного тобою документа. – И тут, поскольку он не ответил, ее вдруг озарило. – Ты хочешь сказать, что ты его не прочел?!

– Я его не прочел.

Кейт смотрела на Деншера во все глаза:

– Так как же я могу тебе с этим письмом помочь?

Он снова двинулся прочь от нее, а она по-прежнему сидела неподвижно; сделав пять решительных шагов, он снова встал перед нею:

– Сказав мне кое-что. Это что-то такое, что тебе известно, но ты не захотела мне сказать несколько дней назад.

Кейт была в замешательстве:

– Несколько дней назад?

– В первый раз после моего возвращения. В то воскресенье, когда я к вам приходил. И вообще, что ему надо от нее в такой ранний утренний час? – продолжал Деншер. – Что означает это его присутствие в ее карете?

– Да про кого ты говоришь?

– Про того человека – про лорда Марка, разумеется. Что все это знаменует?

– Для тетушки Мод?

– Да, моя милая. И для тебя. Это более или менее сводится к одному и тому же; и это то, чего ты не захотела мне сказать несколько дней назад, когда я задал тебе этот вопрос.

Кейт попыталась вспомнить их разговор несколько дней назад.

– Ты не спрашивал меня ни про какой ранний час.

– Я спрашивал, когда ты виделась с ним в последний раз – то есть до его второго вторжения в Венецию. Ты не захотела ответить, и, так как мы говорили о вещах сравнительно более важных, я не стал настаивать. Но, знаешь ли, милая моя, факт остается фактом: ты не захотела мне ответить.

Две вещи в речи Деншера, видимо, задели Кейт более, чем остальные.

– Я не захотела ответить? А ты не стал настаивать? – Она смотрела на него холодным, озадаченным взглядом. – Ты говоришь так, будто я и правда что-то от тебя утаиваю.

– Ну вот видишь, – упорно продолжал он. – Ты и теперь ничего мне не говоришь. Все, что мне нужно узнать, – все-таки пояснил Деншер, – есть ли, с твоей точки зрения, какая-то связь меж тем действием с его стороны, какое практически явилось шоком – о, вне всякого сомнения! – шоком, ускорившим для Милли то, что теперь произошло, и чем-то, что произошло до этого с ним самим. Каким образом, ради всего святого, удалось ему узнать, что мы обручены?

Кейт медленно поднялась на ноги: после того как она зажгла свечи и села в кресло, это стало первым сделанным ею движением.

– Ты хочешь обвинить меня в том, что именно я, видимо, ему об этом сообщила? – Она говорила не столько в возмущении, сколько в смятении и тревоге – она даже побледнела еще больше.

Видно было, что Деншер тотчас это почувствовал.

– Моя дорогая, я ни в чем не пытаюсь тебя винить, только я совершенно измучился и, кажется, вообще ничего не понимаю. Что этой скотине за дело до нас, скажи на милость?

– И правда – что ему за дело? – спросила Кейт.

Она покачала головой, словно мгновение спустя нашла возможность мягко отнестись к его неразумию. В этом для него – что практически не оставалось им незамеченным – проявлялась, наполовину непоследовательно, та ее нежность, благодаря которой ей прежде так часто удавалось в случае какого-либо разногласия склонить его на свою сторону. Того же она добивалась и теперь, и Деншер, по сути, прекрасно понимал это; тем не менее он все равно неизбежно принимал ее условия. Кейт стояла там, совсем близко к нему, что-то в ее терпеливой позе позволяло думать, что, когда он заговорил более просительно, она предположила, что он собирается ее поцеловать. Оказалось, что это не так, тем не менее его продолжающиеся расспросы стали более спокойными.

– Какие у него дела с миссис Лоудер – с десяти утра, в рождественское воскресенье?

– А что, она не сказала тебе, что он там живет? – удивилась Кейт.

– На Ланкастер-Гейт? – не меньше ее удивился Деншер. – Живет? С каких пор?

– С позавчерашнего дня. Он был там еще до того, как я ушла оттуда. – Затем объяснила, фактически признаваясь, что это нечто вовсе неуместное: – Это – небывалый случай, как и то, что сама тетушка Мод остается в Лондоне на Рождество. Но, в конце концов, это не так уж чудовищно: я же с ней вместе осталась, потому что, изо дня в день ожидая новостей, тобой привезенных, мы вовсе не хотели встречаться с множеством людей; и только оттого, что я ушла сюда, она теперь об этом жалеет.

– Вы остались, потому что думали о… Венеции?

– Конечно. О чем же еще?! – И Кейт изумительно добавила: – И еще немного – в любом случае это абсолютно справедливо в отношении тетушки Мод – о тебе.

Он вполне это оценил.

– Понятно. Очень мило с вашей стороны – во всех отношениях. Но лорд Марк, – спросил он, – он-то остался, потому что думал – о ком?

– Его пребывание в Лондоне, я полагаю, вполне банальная вещь. У него есть тут какие-то комнаты, которые ему представилась неожиданная возможность очень выгодно сдать – такая, от какой, при его откровенной, при его открыто заявленной нужде в деньгах, он, несмотря ни на что, не нашел в себе решимости отказаться.

Внимание Деншера было абсолютным.

– Несмотря ни на что? Несмотря на что же именно?

– Ну, я не знаю. Несмотря на то, скажем, что вряд ли кто-то мог предположить, что он способен так поступить.

– Пытаться достать деньги?

– Во всяком случае, пытаться мелкими, осторожными способами. Однако вполне очевидно, что, в силу каких-то причин, ему необходимо было сделать все, что только возможно. Он за два дня должен был выехать из своих апартаментов, чтобы передать их арендатору, и тетушка Мод – она пользуется его полным доверием в таких делах – сказала ему: «Тогда приезжайте на Ланкастер-Гейт, хотя бы поночевать, пока вы, как все общество, не уедете из города». Он должен был уехать из города – кажется, в Мэтчем – вчера днем: то есть это тетушка Мод мне так сказала.