Ироду тяжело было видеть такую перемену в своих сыновьях. Он чувствовал свою вину перед детьми, а то обстоятельство, что мальчики лишились матери по его вине, делало его вину особенно тяжкой. Чтобы отвлечь сыновей от их одиночества и отвлечься самому от мыслей об их матери, которую он все еще продолжал любить, Ирод решил отправиться с ними в путешествие, благо обстановка в Иудее стабилизировалась, правительство справлялось со своей работой, а новый первосвященник, вопреки ожиданию, оказался человеком деятельным и, в силу своего терпимого характера, легко примирял между собой людей с самыми разными взглядами. Смена обстановки, полагал Ирод, пойдет на пользу как его мальчикам, так и ему самому.

С выбором цели путешествия долго ломать голову не пришлось: Ирод давно не был в Риме, а Александр и Аристовул вообще никогда там не были, и потому Ирод решил отправиться в Рим. По тому, как зажегся огонек в потускневших глазах Александра и Аристовула, напоминавших глаза их матери, Ирод догадался, что предложение увидеть Рим заинтересовало его сыновей. Отправив в мировую столицу Николая Дамасского, чтобы тот подготовил все необходимое к его визиту, Ирод стал готовиться к отъезду.

Рим удивил прежде всего самого Ирода. За те двенадцать с небольшим лет, прошедших со времени его первого и последнего пребывания здесь, город переменился неузнаваемо. Напоминавший прежде большую свайную деревню, он разросся вширь, далеко шагнув за Сервиеву стену [326]. Еще не отдохнувших с дороги детей Ирод сразу же повел на Марсово поле, где их сверстники под присмотром воспитателей занимались спортивными упражнениями. Заключенная в изгибе Тибра громадная площадь, во все времена года покрытая подстриженной зеленой травой, произвела на Александра и Аристовула большее впечатление, чем знаменитые римские холмы. Мальчики во все глаза смотрели на толпы своих сверстников, упражнявшихся в беге и спортивной борьбе, там и сям сновали экипажи вперемешку с наездниками, и веселый гомон парил в воздухе. Площадь окружали великолепные здания и памятники, лабиринт портиков с колоннами, покрытый сводчатыми, украшенными фронтонами крышами, а за портиками, насколько хватал глаз, виднелись рощи и поля, плавно переходящие в возвышающиеся полукругом по ту сторону реки холмы и склоны. Сыновей Ирода привело в восторг то, что все Марсово поле можно было обойти под крышами колонн, число которых, как сообщил им пожилой важный римлянин, приглядывавший за своими резвящимися воспитанниками, составляло ровно две тысячи. Забавными выглядели надписи внутри портиков, указывавшие расстояние между отдельными колоннами в футах. По этим надписям можно было легко подсчитать, сколько шагов предстоит прогуливающимся сделать, чтобы покрыть расстояние в одну милю. Казалось, что самый Рим в сравнении с Марсовым полем может представиться чем-то второстепенным, не заслуживающим внимания. Но это было обманчивое впечатление. Стоило Ироду с Александром и Аристовулом войти в город, как архитектурные постройки Капитолия и Палатина заставили забыть о красотах Марсова поля. На месте прежних грязных улочек с домами, построенными из дерева, глины и соломы, появились мощенные брусчаткой проспекты с белокаменными дворцами, храмами и общественными зданиями.

Ирод поведал детям, что проспекты в Александрии и Антиохии шире римских, но зато римские дома превышают тамошние постройки по высоте. Если, сказал Ирод, дома Рима представить себе одноэтажными и выстроить их в одну линию, то ими окажется покрыта вся Италия от Тирренского моря до Адриатического. И Ирод, и его сыновья не уставали восхищаться новыми постройками Октавия, украсившими Рим. Они подолгу стояли у храма Юпитера Громовержца на Капитолии и ходили вокруг форума с храмом Марса Мстителя и святилища Аполлона на Палатине неподалеку от дворца самого Октавия, куда, однако, Ирод не спешил войти со своими сыновьями прежде, чем они наберутся впечатлений. Сведущие римляне, когда Ирод обращался к ним с вопросами о происхождении той или иной постройки, охотно рассказывали им, что, например, новый форум Октавий воздвиг потому, что два прежних не вмещали уже толпы народа, стекавшиеся сюда для рассмотрения бесчисленного множества судебных дел. Что касается храма Марса, то Октавий приступил к его строительству в исполнение обета, данного богам в самом начале филиппийской войны, в которой он мстил за убийство Гая Юлия Цезаря, и предназначил его для заседаний сената, где принимались решения об объявлении войн и назначений триумфов. Святилище Аполлона он воздвиг в той части Палатинского холма, которую бог сам избрал ударом молнии, а к храму Октавий присоединил портик с библиотекой, где хранились все известные на то время латинские и греческие книги. Юпитеру Громовержцу Октавий посвятил храм в память об избавлении от опасности, когда во время кантабрийской войны при ночном переходе молния ударила буквально в трех шагах от его носилок и убила раба, шедшего впереди с факелом.

Из дальнейших рассказов словоохотливых римлян Ирод и его сыновья узнали, что Октавий украсил свою столицу не только от собственного имени, но и от имени родных и близких ему людей, а когда у него не хватало средств, обращался за содействием к гражданам, которые охотно вносили свой вклад в украшение Рима. Так в Риме появился храм Геркулеса, построенный Марцием Филиппом, храм Дианы, построенный Луцием Корнифицием, храм Сатурна – Мунацием Планком, атрий Свободы – Азинием Поллионом, новый роскошный театр – Корнелием Бальбой, амфитеатр – Статилием Тавром. Особенно же много построек возвел в Риме соратник и друг Октавия Агриппа, и едва ли не главнейшая из его построек – водопровод, позволивший сделать водоотвод к своему дому каждому римлянину и пользоваться им бесплатно. Когда много лет спустя граждане Рима стали роптать на недостаток и дороговизну вина, Октавий, ставший к тому времени императором Августом, пресек вспыхнувший было бунт одной-единственной фразой: «Мой зять Агриппа достаточно построил водопроводов, чтобы никто не страдал от жажды».

4

К вечеру, усталые и довольные увиденными постройками и богатствами, свезенными со всех концов света и выставленными напоказ, Ирод и его сыновья подошли к дворцу Октавия, где их уже ждали. Приветствуя Октавия, Ирод сказал, что тот задался целью превратить Рим в блестящую мировую столицу не по названию только, но и блеску, и в этом отношении вполне преуспел. Довольный похвалой, Октавий ответил, что, по сравнению с Иродом, который, как об этом свидетельствует молва, построил куда как больше не в одном только Иерусалиме, но и по всей Иудее и в соседних странах, – он всего лишь «принял город глиняный, а превратил его в мраморный» [327].

Сопровождая Ирода и его сыновей в зал, в котором уже были накрыты столы и толпились гости, Октавий, отдавая должное успехам Ирода в строительном деле, сказал:

– За тобой не угонишься. Пока я перестраиваю Рим, ты успел застроить половину мира. Особенно хвалят твой Храм, который ты возвел в Иерусалиме. Наш друг Николай Дамасский уверяет, что, пока ты строил храм, дожди шли только по ночам, а к утру ветер разгонял облака и светило солнце, так что рабочие с пользой для дела использовали все отведенное для строительства время. Если это действительно так, то работа твоя воистину угодна Богу иудеев.