следующий раз поудишь, — обещал господин Лильонкваст. — Сумерки подходят к концу. Нам пора лететь к тебе домой, на улицу Карлбергсвеген.

Так мы и сделали. Мы пролетели над дубами парка Юргорден, над сверкающими водами залива Юргордсбруннсвикен и высоко над городом, где во всех домах уже начали зажигаться свечи. Я никогда не знал, что на свете может быть что-либо более прекрасное, чем этот город, лежавший внизу.

Там, под улицей Карлбергсвеген, строят туннель. Папа иногда подносил меня к окну, чтобы я увидел большие грейферные ковши, которые черпают камни и гравий из глубочайших недр земли.

— Хочешь зачерпнуть немного гравия ковшом? — спросил господин Лильонкваст, когда мы вернулись домой на улицу Карлбергсвеген.

— Мне кажется, я не справлюсь с этой машиной, — сказал я.

— Это не имеет ни малейшего значения. Ни малейшего значения в Стране Между Светом и Тьмой.

И я, разумеется, смог справиться с подъемным краном. Это было так легко. Я черпал один большой ковш гравия за другим и нагружал им грузовик, стоявший рядом. До чего же было весело! Но внезапно я увидел несколько чудных маленьких, красноглазых старичков, выглядывавших из пещеры, расположенной глубоко-глубоко внизу, где должна была проходить линия метро.

— Это — подземные жители, — объяснил господин Лильонкваст. — Они тоже из народца Страны Сумерек. У них внизу большие просторные залы, сверкающие золотом и бриллиантами. В следующий раз мы сходим туда.

— Подумать только, а что если линия метро ворвется прямо в их залы? — спросил я.

— Не имеет ни малейшего значения, — повторил господин Лильонкваст. — Не имеет ни малейшего значения в Стране Между Светом и Тьмой. Подземные жители могут передвигать свои залы в любую сторону, когда это нужно.

Затем мы пролетели прямо через закрытые окна нашей квартиры, и я шлепнулся в свою кровать.

— Встретимся завтра в сумерки, — пообещал господин Лильонкваст.

И исчез. В ту же самую минуту вошла мама и зажгла лампу.

Так было в самый первый раз, когда я встретил господина Лильонкваста. Но он прилетает каждый день и берет меня с собой в Страну Между Светом и Тьмой. О, какая это диковинная страна!

И до чего прекрасно там бывать! И там не имеет ни малейшего значения, если у тебя больная нога. Ведь в Стране Между Светом и Тьмой можно летать!

СОЛНЕЧНАЯ ПОЛЯНА

Давным-давно, в тяжкие времена, в пору бед и нищеты, жили-были брат с сестрой.

Остались они одни-одинешеньки на свете.

Но маленькие дети не могут жить одни, кому-то их надо опекать. Оттого-то Маттиас с Анной из Солнечной Поляны и оказались у хозяина хутора Торфяное Болото. А взял их он к себе вовсе не потому, что они сильно горевали после смерти своей матери. И вовсе не потому, что глаза у них были ясные и добрые, а маленькие руки верные и надежные. Нет, взял он их для того, чтобы ему был от них прок. Детские руки могут хорошо работать, если не давать им вырезать лодочки из бересты, мастерить дудочки и строить игрушечные шалаши на склонах холмов. Детские руки могут доить коров и чистить стойла у волов на Торфяном Болоте; все могут делать детские руки, надо только держать их подальше от берестяных лодочек, игрушечных шалашей и от всего того, к чему лежит душа у детей.

— Видно, не дождаться мне радости на свете! — сказала Анна и заплакала.

Сидела она в это время на скамеечке в хлеву и доила коров.

— Нет, здесь, на Торфяном Болоте, все дни серые, будто мыши-полёвки, что бегают на скотном дворе, — подхватил Маттиас.

В тяжкую пору, в дни бед и нищеты, в крестьянских домах бывало голодно, а хозяин Торфяного Болота думал, что с них, ребятишек, довольно и картошки, сдобренной селедочным рассолом, чтобы набить животы.

— Знать, недолго мне на свете жить! — сказала Анна. — На картошке с селедочным рассолом мне до зимы не дотянуть.

— Нет уж, доживай-ка до зимы, — велел ей Маттиас. — Зимой в школу пойдешь, и дни тогда не покажутся серыми, как мышки-полёвки на скотном дворе.

А как пришла на Торфяное Болото весна, Маттиас с Анной не стали строить водяные колеса на ручьях и не пускали берестяные лодочки в канавах. Они доили коров, чистили стойла у волов в хлеву, ели картошку, сдобренную селедочным рассолом, и частенько плакали, когда никто этого не видел.

— Только бы дожить до зимы и пойти в школу, — говорила Анна.

А как настало на Торфяном Болоте лето, Маттиас с Анной не стали собирать землянику на выгонах, не строили они шалаши на склонах холмов. Они доили коров, чистили стойла у волов в хлеву, ели картошку, сдобренную селедочным рассолом, и частенько плакали, когда никто этого не видел.

— Только бы дожить до зимы и пойти в школу, — говорила Анна.

А как настала на Торфяном Болоте осень, Маттиас с Анной не стали играть в прятки на дворе в сумерки, они не сидели под кухонным столом по вечерам, не нашептывали друг другу сказки. Нет, они доили коров, чистили стойла у волов, ели картошку, сдобренную селедочным рассолом, и частенько плакали, когда этого никто не видел.

— Только бы дожить до зимы и пойти в школу, — говорила Анна.

В тяжкие времена, в пору бед и нищеты, было так, что дети ходили в школу всего лишь несколько дней в году. Неизвестно откуда в приход являлся учитель, селился в каком-нибудь домишке, и туда стекались со всех сторон дети — читать да считать учиться.

А хозяин Торфяного Болота называл школу «преглупой выдумкой». Будь на то его воля, он, верно, заставил бы детей остаться дома, на скотном дворе. Но не тут-то было! Даже хозяин Торфяного Болота сделать этого не мог. Можно держать детей подальше от берестяных лодочек, игрушечных шалашей и земляничных полянок, но нельзя отлучить их от школы. Случись такое, придет в селение пастор и скажет:

— Маттиасу с Анной нужно идти в школу.

И вот настала на Торфяном Болоте зима, выпал снег, а снежные сугробы поднялись почти до самых окон скотного двора. Анна с Маттиасом давай от радости друг с другом на сумеречном скотном дворе плясать! И Анна сказала:

— Подумать только, я дожила до зимы! Подумать только, завтра я пойду в школу!

А Маттиас как закричит:

— Эй вы, мыши-полёвки со скотного двора! Конец теперь серым дням на Торфяном Болоте!

Вечером пришли дети на поварню, а хозяин и говорит:

— Ну ладно, так и быть, ходите в школу. Но только упаси вас бог на хутор к сроку не