Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я буду любить тебя, какой бы ты ни была, — сказал Джек дрожащим голосом. Анни снова ухмыльнулась.
— Я включила рацию, попыталась дозваться до других — мне никто не ответил. Услышала щелчки за спиной. Сразу поняла, что Конни с Джейсоном решили нас кинуть. Я не успела, понимаешь? Конни выстрелил первым. Оставил меня без уха. Но я ему показала. Джейсона я только ранила, он удрал. Но, думаю, долго гадёныш не проживёт.
— Анни… — пробормотал Джек.
— Да ничего, не бойся за меня, просто маленькая царапина. Ну, проживу без уха, что уж там…
Джек опустил взгляд. На боку девушки расплывалось алое пятно, а на полу уже собралась приличная лужа. Она даже не заметила, что её ранили.
— Всё нормально, Джек? — спросила Анни. — Ты же со всеми разобрался? Ты всех их убил?
— Да, маленькая, — Джек прижался лицом холодной щеке Анни, чувствуя, как наворачиваются слёзы. — Всё нормально. Мы победили.
— А я знала, что мы победим, — ответила Анни. Она уже едва выговаривала слова. — Я знала, что всё будет хорошо. Ты помнишь, обещал, что изменишь Город?
— Конечно.
— Поставь чёртово к-колесо вместо Дворца, — её глаза начали закрываться. — И с-скажи королю, ч-чтобы шёл он нахрен… а ещё…
Схватившись за его руку, она откинулась в кресле и буркнула:
— Не трогай, я спать хочу.
Она подышала ещё около минуты и замерла.
— Анни? — позвал Джек. Девушка не отозвалась.
— Она мертва, — раздался за спиной голос Учителя. Джек только смог прохрипеть в ответ:
— Не порите чушь. Смотрите, она всё ещё держит мою руку. Всё нормально. Мы можем отвезти её в Медцентр.
— Отпусти её, — неожиданно мягким тоном произнёс Учитель. Он присел рядом и попытался отцепить руку Анни.
— Она меня держит! — заорал Джек. — Не смейте!
Учитель крепкими пальцами разжал его хватку. Рука Анни тут же обвисла. Сейчас она казалась совсем маленькой, почти что детской. В отличие от Джека, ей даже не было шестнадцати.
— Она держалась, чтобы увидеть тебя, — сказал Учитель. — Цени это. Далеко не всем удаётся попрощаться со своими любимыми.
Джек не мог ничего сказать. Ему хотелось плакать, но в присутствии Учителя слёзы будто бы боялись показаться наружу. Ему только и оставалось, что вытереть сухие глаза, чувствуя, как в груди что-то оборвалось. Он заметил, что без причины качается вперёд и назад, кивает своим мыслям, а также шевелит губами, проговаривая какие-то слова.
— Я не спас её, — наконец, вымолвил он. — Я не спас никого.
— Скажи это, — жёстким голосом произнёс Учитель. Джек поднял на него непонимающий взгляд. Учитель кивнул и повторил: — Давай, скажи это.
— Сказать что?
— То, что ты думаешь. Раз ты никого не спас, значит, никто не спасёт и тебя. Скажи это.
Учитель кивнул в сторону Анни и сказал:
— Ты думаешь, её любовь могла тебя спасти? Она бы сделала боль легче, сынок. Но это только первые потери. Дальше будут ещё. И тебе придётся к этому привыкнуть.
— Но что, если я не хочу привыкать? — Джек сжал кулаки и почувствовал как, наконец, полились слёзы. — Я не хочу привыкать! Я не хочу видеть, как мои любимые умирают!
— Потому мне и пришлось вернуться, — произнёс Учитель. С удивлением Джек услышал в его голосе оттенки грусти. — Любовь не спасёт тебя, пацан. Только миссия может это сделать. И тогда ты сможешь спасти саму любовь. Я должен был прийти тебе на помощь раньше. Должен был помочь вытащить девчонку. Тогда бы всё было намного проще. Но теперь — теперь тебе остаётся только мстить. И я знаю, кто виноват.
— Почему на нас напали? — спросил Джек.
— Видение, что ты принёс, вызвало в церкви вооружённый переворот. Идём со мной — и мы создадим мир, в котором никому не придётся терять любимых.
* * *
Они уже стояли у конвейера, ведущего в распахнутую пасть разогревающегося утилизатора, когда Учитель в последний раз спросил:
— Ты точно уверен, что хочешь этого?
Джек молча кивнул. Учитель больше не стал спорить. Он подошёл к конвейеру и водрузил на него обёрнутое в белый саван тело Рэнди. Джек смотрел, как дорожка с холодной неумолимостью увлекает останки его друга в голодный зёв машины. Когда утилизатор зашипел, перерабатывая Рэнди, Джека чуть не прорвало на слёзы. Но он сдержался — ему ещё нужно было скормить машине тело Анни.
Он солгал Учителю. Он не хотел этого делать. Зато прекрасно знал, что мессианцы понимают под «сохранением». У них были специальные саркофаги — огромные холодильные камеры, в которых они хранили умерших, надеясь, что Освободитель вернётся и вернёт всех к жизни. Мессианцы очень щепетильно относились к ним, считая замороженных мертвецов реликвиями. Вот только однажды одна небольшая банда забрела на склад, принадлежавший церкви, и нашла саркофаг. Долго не раздумывая, они вскрыли холодильник и извлекли тело. Когда прибыли агенты церкви и начали пытать несчастных гангстеров, те признались, что сделали это из чистого интереса. Они тоже слышали о мессианцах — и их мучило любопытство. Что же будет с телом, если вытащить его из саркофага?
Труп сгнил и развалился, вот что произошло. Даже если Освободитель каким-то образом вернётся, он точно ничего не сможет сделать с тухлыми останками. Потому Джек не хотел нарушать покой мертвецов. Пусть отдохнут.
Когда-то давно он прочёл мемуары Адама — неотредактированную версию. Ту, которую церковь спрятала от всеобщих глаз куда подальше. Кровь до сих пор стыла в жилах от того, что он узнал.
Когда Адам вернулся из мёртвых, он прекрасно помнил свою смерть. Момент, когда его обезглавили, снился ему чуть ли не каждую ночь. Весь остаток своей долгой жизни бывший сержант провёл в страданиях. Он хотел умереть — но не мог: новое тело не позволяло. Он проклинал Освободителя и других, что увидели в нём святого. Он проклинал тех, кто жаждал стать экзальтами, просто потому что им хотелось быть особенными. Но больше всего он проклинал себя. Проклинал, что столько сделал для людей, заставив Бога решить, будто легче вернуть его из мёртвых, чем дать умереть.
И даже если был способ вернуть Рэнди и Анни, они бы всё равно вернулись другими. Они бы запомнили свои смерти — и они бы Джеку ничего не простили. А если бы и простили, Джек бы их сам возненавидел. Учитель был прав. Нужно смириться с действительностью. Он слишком долго жил в сказке и не хотел осознавать, насколько жесток мир. Да,