были вмешиваться ни какие-либо депутаты, ни имперский канцлер, ни верховное командование. Наша линия политики в области Главнокомандующего на Востоке как раньше, так и теперь была определенно направлена на присоединение Курляндии и Литвы к Германии и на установление династического союза с домом Гогенцоллернов. В интересах нашего будущего я считал желательным возможно скорее окончательно разъяснить положение обоих ландсратов. В Курляндии главная работа была уже сделана, и оставалось только выполнить формальности. В Вильно же, наоборот, предстояло еще преодолеть исключительные трудности. Но на их устранение можно было определенно надеяться, как только начальник административного управления получит ясные указания и исчезнет неуверенность в наших отношениях к Литве. Тем самым в обоих государствах должно было быть заложено основание их внутреннего устройства, а также военной, экономической и политической связи с Германией.

На заседании я не встретил возражений. Представители Главнокомандующего на Востоке, которые еще не были так хорошо знакомы с Берлином, как я, радовались, что они наконец смогут двинуть вперед начатую работу. Но я сохранял скептическое отношение и оказался прав. Отношения к Литве остались запутанными. Литовская демократия начала дикую травлю начальника административного управления графа фон Изенбурга. В большинстве случаев обвинения основывались на условиях, вызванных войной, которые, конечно, не могли быть вменены в вину административному управлению. Но такое убеждение создалось, и, как всегда в политической борьбе мнений, побороть его фактическими доказательствами было невозможно. Литовские демократы в Вильно встречали отклик в партиях большинства рейхстага, а последние в министерстве иностранных дел. Постепенно литовцы привыкли не видеть в военном управлении олицетворения авторитета германской нации и скоро сообразили, что отдельные депутаты обладают большей властью, чем само правительство. Депутатам же нравилось вести свою собственную политику в Литве, хотя они не имели никакого понятия о стране. Правительство зорко смотрело за тем, чтобы верховное командование не проводило в Литве линию собственной политики, что вовсе не входило в наши намерения, но предоставило депутатам кричать направо и налево. Под их влиянием министерство иностранных дел в Берлине трактовало литовский вопрос с точки зрения ложно понимаемых требований внутренней политики в Германии, а не на основании условий, складывавшихся в самой Литве. Внутренняя политика и здесь оказывала руководящее влияние на линию поведения правительства во внешней политике. Находясь на таком пути, в Литве невозможно было создать здоровые условия; каждый шаг начальника административного управления, авторитет которого подрывался в Берлине, должен был терпеть неудачу. На совещании 4 ноября я сделал последнюю попытку привести в порядок литовскую неурядицу. Впоследствии я ограничивался лишь предотвращением мероприятий, грозивших непосредственным ущербом.

Подполковник князь фон Изенбург, убедившись, что политическая ориентировка, которую он находил правильной, отвергнута, счел себя вынужденным подать прошение об отставке.

В середине декабря имперский канцлер открыл литовцам возможность перспективы, что Литва с главным городом Вильно будет признана свободной и независимой, но что она должна при этом обязаться заключить различные конвенции с Германской империей. Такая Литва могла бы легко попасть в орбиту Польши, если бы только конвенции не предусмотрели условий, обеспечивающих влияние Германии. Но поведение литовцев подавало мало надежд. Наши шансы должны были еще уменьшиться, если бы мы продолжали делать новые уступки неясным литовским пожеланиям. Стремления отдельных литовцев и влиятельного вюртембергского депутата сводились к передаче литовского престола одному из принцев Вюртембергского королевского дома, но одновременно имелись виды и на царствующую саксонскую династию. Любой князь имел бы в Вильно при своем дворе польское дворянство, офицеры в литовской армии, как и большинство чиновников, оказались бы поляками. Только Германия – Пруссия могла бы сохранить Литву для нее самой и поставить ей чиновников и офицеров, которых она в среде своих литовцев еще долгое время не могла бы найти в достаточном количестве. Одними политическими лозунгами нельзя создать жизнеспособных государств и сохранить существование мелких наций. Ввиду этого меня мало удовлетворяло такое решение, встречавшее всеобщее сочувствие, так как я считал его весьма опасным для будущего Германии. Примечательно, что у поляков оно не вызывало беспокойства; действительно, они имели основание быть довольными.

Верховное командование осталось на своей прежней точке зрения, которая в свое время была одобрена имперским канцлером и которая сводилась к тесному слиянию Литвы с Германией посредством династической унии с домом Гогенцоллернов.

Восточный вопрос еще раз обсуждался 18 декабря на совещании в Крейцнахе под председательством его величества, собранном для установления условий мира, которые должны были быть поставлены России. Император заявил, причем имперский канцлер и статс-секретарь министерства иностранных дел не представили возражений, что он согласен с проектом присоединения оборонительной полосы вдоль прусско-польской границы в тех размерах, которые мы признавали удовлетворительными. Имперский канцлер согласился с мыслью династической унии Литвы и Курляндии с Пруссией или Германией, при условии одобрения этого решения монархами Германского союза. Его величество присоединился к этому решению и еще раз подчеркнул необходимость в пределах этих новых государств предоставлять многочисленным народам развиваться самостоятельно. Это означало, что в национальной политике в Курляндии и в Литве мы будем придерживаться прежнего направления, если в будущем на восточной границе не явятся новые опасности для Германской империи.

Относительно Эстляндии и Лифляндии его величество решил предложить России очистить эти области, но не настаивать на этом требовании, чтобы предоставить эстонцам и латышам использовать право наций на самоопределение.

Таковы были основные данные статс-секретаря фон Кюльмана для предстоявших мирных переговоров.

Между тем произошла перемена в административном управлении области Главнокомандующего на Востоке. Во главе управления был поставлен особый «административный генерал» – генерал граф фон Вальдерзэ, и одновременно этим была создана должность высшего гражданского администратора, на которую был назначен помощник статс-секретаря барон фон Фалькенгаузен. Это изменение управления исходило из стремления считаться в большем размере с политическими потребностями страны и идти навстречу пожеланиям имперского канцлера. Генерал граф фон Вальдерзэ и помощник статс-секретаря барон фон Фалькенгаузен очень осмотрительно и искусно справились со своими обязанностями. Но при неопределенной позиции Берлина они также были лишены возможности творческой работы.

При имперском канцлере графе фон Гертлинге эльзас-лотарингский вопрос вступил в новое русло, так как канцлер был решительным сторонником разделения Эльзас-Лотарингии, причем Эльзас должен был отойти к Баварии, а Лотарингия – к Пруссии. Имперский канцлер фон Бетман уже вел об этом переговоры с Баварией. Я не ожидал ничего хорошего от этих планов и опасался, что они могут вызвать разочарование, в особенности в Вюртемберге. Мы только могли просить имперского канцлера приступить сначала к капитальному обсуждению этого вопроса и лишь затем предпринимать дальнейшие шаги. С тех пор этот вопрос больше не возбуждался. Я надеялся, что имперский канцлер, по меньшей мере, использует