Все это не продлилось и двух ударов сердца. Лесорубы в большинстве ничего не заметили, а к тому времени, как начали оглядываться, Пирр уже протягивала Гвенне руку, широко улыбалась, и только взгляд был жестким.

– Осторожней, хозяйка, – подражая почтительному обращению Бриджера, проговорила она. – Земля здесь уж больно неровная.

Оглядев любопытствующих лучников, Гвенна сковала внутри свою гордость и приняла протянутую руку. Хватка у Пирр была стальная. Вздернув Гвенну на ноги, она подтянула девушку к себе и прошептала в самое ухо:

– Я здесь, чтобы убивать ургулов, так что теоретически мы на одной стороне.

Она дала Гвенне время поймать равновесие и отстраниться, после чего до тошноты мягко спросила:

– Я не права?

– Права, – буркнула Гвенна. – Ты права.

– Отлично, – улыбнулась Пирр. – Дело в том, что я отлично умею убивать, но плохо разбираюсь в скучных вопросах стратегии и тактики, так что хорошо бы, ты подумала вот о таких вещах.

Она махнула рукой в сторону напирающих по реке бревен, затем поболтала в воздухе кружкой:

– А я, кажется, разлила пиво.

Гвенна скрипнула зубами, глядя на отвернувшуюся к постройкам женщину. Пытаясь не замечать стучащей в висках крови, она мучительно соображала, как отдать смерти как можно меньше народу. Было искушение отступить на западный остров, а то и на западный берег и снести за собой мосты. Так между ургулами и горожанами оказалось бы несколько большее расстояние плюс две протоки. Только вот раз она уже испробовала этот прием, а Длинный Кулак его предугадал. Отступив, она запросто может очутиться лицом к лицу с той же армией, только на дальнем берегу, где нет ничего похожего на оборонительные позиции. А здесь ургулам как-никак предстоит перебираться по шаткой, неровной запруде, а лесорубы смогут расстреливать их на переправе.

Гвенна оглядела свою команду, выискивая хоть что-то, внушающее надежду. И снова прокляла поставившего ее во главе обороны Блоху. Она не полководец. Она – мастер-подрывник. Ее учили взрывать, а не вести за собой людей, она…

– Ох, пресвятой Хал! – задохнулась она, уставившись на плоты. – Чтоб меня!..

Гвенна попыталась прогнать в голове сразу десяток расчетов – вес, силу, скорость течения, дальность, плотность – и не сумела. Неоткуда ей было знать, на какую глубину уходит толща стволов, насколько плотно они перепутаны между собой, какая сила нужна, чтобы их сдвинуть, – зато ей вдруг стало совершенно ясно, что делать.

– Анник, – обратилась она к снайперше, – принимай людей.

Та моргнула:

– А ты куда?

Гвенна махнула в сторону моста:

– Подорву.

– Тебя на полпути нашпигуют стрелами, а «звездочка» на поверхности… – Анник покачала головой. – Не выйдет.

– Я верхом не полезу, – сказала Гвенна. – Зайду снизу.

Наградой ей было редкое зрелище: у Анник чуть заметно округлились глаза. Гвенна ждала возражений: безумие, это невозможно, вода слишком холодная, запруда слишком широка, не хватит взрывчатки… Но снайперша просто кивнула. Вообще-то, этого следовало ожидать.

Глубоко вздохнув, Гвенна отвернулась от баррикады. Впереди, конечно, смерть, но хоть в деле, в котором она кое-что понимает.

– У тех, кто совсем не видит в темноте, ничего бы не вышло, – сказала она.

Анник снова кивнула. А когда Гвенна подобрала свой мешок с боеприпасами, протянула ей руку. В этот миг она показалась маленькой и юной, растерянной.

– Счастливо, Гвенна, – тихо сказала Анник.

Хоть плачь, хоть усрись!

* * *

Пока она перебиралась на северный остров, первые ургулы уже раз попытались переправиться по сбитым в плотный настил бревнам. На расстоянии в густеющей тьме ей видны были только силуэты мужчин, женщин и лошадей, но, похоже, Анник пока сдерживала наступление. Анник в союзе с вязкой грязью на берегах и шаткостью переправы. Зато за ургулами была численность. Рано или поздно кто-то пробьется на ближний берег, и тогда здешняя деревенщина с лесорубными топорами окажется против конных копейщиков. Об этом Гвенна старалась не думать.

Бриджер со своими плотогонами сумел направить большую часть сплава в среднее и западное русла, но все же и по восточному шло немало опасных для пловца бревен. На глазах у Гвенны два здоровенных ствола соприкоснулись – казалось бы, мягко, но течение толкало и кружило их, и того, кто попал бы между, перемололо бы в труху.

– Ну так не попадай! – буркнула она самой себе.

На то, чтобы подготовить «звездочки» и сбросить сапоги, ушла минута, и втрое больше – чтобы набраться храбрости и нырнуть в черные свивающиеся струи. Ледяной холод сразу вышиб дух – она запыхтела, забилась в главном русле, торопясь наполнить грудь воздухом и выгнать холод. Она заранее знала, что это не океан у побережья Островов – Черную питали ледниковые воды Ромсдальских гор, – но такое… У нее уже клацали зубы, пальцы будто раздулись и стали непослушными. Ночная вода всегда ее пугала, чудилось, что глубина простирается до центра земли, что под ней темная бездонная яма.

Оставалось одно: что было сил грести вниз по течению, расходуя в заплыве на юг накопленное в беге на север скудное тепло, так что Гвенна, заткнув «звездочки» за пояс, толкнулась ногами в сторону плотов. По пути ей чуть не снесло голову плывущим стволом. Она успела нырнуть и вынырнула по другую сторону влепившегося в массу бревен дерева. Из воды конные ургулы выглядели уходящими в серое ночное небо башнями. Считать их было некогда – ей надо было уворачиваться от качающихся бревен и двигать свинцовыми конечностями, чтобы удержать голову над водой. Где-то впереди вскрикнула лошадь, кто-то опрокинулся в реку, попытался уцепиться за плот, но его сразу засосало.

А потом ее вдруг подбросило вверх, над ободранными бревнами, над выпятившимися зубьями торцов. Она успела разглядеть полосу прижатых к краю плота тел – утопленников, на полфута не дотянувшихся до глотка воздуха. Кажется, с острова доносился шум боя, но видеть его она не могла. Ей едва хватило времени поднять над собой «звездочки», быстрым движением кисти запалить их, резко втянуть в себя воздух, до половины пробормотать мольбу к Халу и уйти под воду, ниже, ниже, в ледяную непроглядную черноту реки.

Ко времени, когда Каден с Килем и Габрилом пустились в долгий путь до храма Наслаждения, давно отзвонили полночь. Шли молча – потому, что на городской улице нельзя было говорить свободно, да и сказать было нечего. Каден проиграл, едва начав партию. В ушах и теперь стоял гомон: собравшиеся на складе вельможи перекрикивали друг друга, обвиняя, проклиная и требуя… Среди хин подобного не бывало, но ведь в том-то и беда: ни Киль, ни Каден не могли предвидеть, сколь безрассудна аннурская знать, как подвластна эмоциям.

Каден шел извилистой улочкой, низко надвинув капюшон, понурив голову и глядя себе под ноги да на пятки немного обогнавших его спутников. На сей раз он был благодарен капюшону, позволявшему уйти в молчание и в свои мысли. Эти мысли – все о поражении и тщете новых попыток – так поглотили его, что Каден едва не врезался в спину замершему вдруг Килю. Заговорить он не успел, потому что кшештрим решительно и беззвучно оттеснил его обратно за угол, откуда они только что вывернули.