очертанное, имеющее границу, т.е. множество; единство есть единство, и в то же время оно – не единство, т.е. оно – множество… Эйдос не есть что-нибудь иное по сравнению с единым, он ничего к нему нового не прибавляет, но вместе с тем он и отличен от единства, ибо он – нечто очертанное, имеющее границу, т.е. объем, т.е. количество, т.е. делимость, т.е. множество (114).есть (суть) / нет (выборочно)

1. Диалектика есть жизнь смысла, сущности (174). Диалектика есть оперирование со сферой смысла (175). Диалектика есть ритм жизни, но не просто сама жизнь, хотя это же самое и значит, что она есть жизнь, ибо ритм – тоже жизненен (47). Диалектика есть просто ритм самой действительности (41). Феноменология есть эйдетическое вúдение предмета в его эйдосе (199).

2. Как эйдос есть инобытие, иное сущности, энергия – иное эйдоса, идея – иное энергии, так ноэма есть иное идеи (188). Всякий символ – есть языковое явление (114). Символ есть тоже некий смысл (196). Все есть эйдос, или энергема (97). Чтобы вообще рассуждать о вещи, надо знать, что такое она есть (200). «Многое» и «все», т.е. все части, не есть целое, ибо каждая из многих частей ничем не свидетельствует о целом и есть только то, что она есть (86).

3. Язык есть предметное обстояние бытия, и обстояние – смысловое, точнее – выразительное, и еще точнее – символическое. Всякая энергия есть язык, на котором говорит сущность с окружающей ее средой (114).

4. Слово в своей основе – чистый смысл (196). Слово есть сама вещь, понятая в разуме (190); слово и имя – наиболее напряженный и показательный результат мышления (54); имя, слово есть символически-смысловая, умно-символическая энергия сущности (173). Имя есть смысловая, выражающая (или понимаемая) энергия сущности (174); имя и есть сама вещь в аспекте своей понятости для других, в аспекте своей общительности со всем прочим (194); слово – не звук, но постигнутая вещь, с которой осмысленно общается человек (187).

5. Всякое знание и всякая наука есть не что иное, как знание и наука не только в словах, но и о словах (173); всякая наука есть наука о смысле, или об осмысленных фактах, что и значит, что каждая наука – в словах и о словах (53). Моменты слова суть моменты научного сознания (196).

6. Выше слова нет на земле вещи более осмысленной. Дойти до слова и значит дойти до смысла (173).

Ж

жертва

Именем и словами подвигаются к жертве и победе глухие народные массы (177).

жизнь (живой)

1. Определение. Такова жизнь (166); сущность жизни заключается в самоощущении, в самоотнесенности, в для-себя-бытии (117); жизнь как самоощущающее и самодвижное начало (129).

2. Характеристики жизни. Третий момент, пневматический, превращается в самосознающую и самоощущающую пневму, т.е. в абсолютную творчески-волевую жизненность, ибо жизнь есть неумолчное, непрерывное становление и изменение, движение и обновление (118). Я почти первый в русской философии диалектически вскрыл живую и трепещущую стихию слова, подчинивши ей другие, более отвлеченные – и, в частности, логические и лежащие в основе науки – моменты (47). Еще более оживляется слово и становится еще более самим собою, когда начинает привходить момент связанности одного слова с другим. Слово усложняется, насыщается массою новых жизненных оттенков, приобретает ту жизненность, ради которой оно и существует на свете (58); жизненная вариация значения этимона слова (60). Он (т.е. эйдос. – В.П.) – живое движение на фоне строжайшего оформления. Вечно тождественный сам себе, он вечно отличается сам от себя, – в этом и заключается его жизнь, нерастворимая и неразложимая жизненная основа (163 – 164). Это было бы вивисекцией живой сущности, грубой рационализацией ее жизненной мощи (123).

3. Живой организм, существо, тело. Животное тело; живое тело (189); органически-живое тело (190); символ становится живым существом (118 – 119); органически-жизненные данности (207). Фонема – как проявление живого организма – и в этом отношении оказывается знаком самой сущности (179). Имя предмета есть цельный организм его жизни в иной жизни, когда последняя общается с жизнью этого предмета и стремится перевоплотиться в нее и стать ею (68).

4. Типы жизни. Сам смысл живет своей внутренней жизнью, нуждаясь в «ином» лишь как в окружающей тьме; «иное» – ничто. Но возможно, что смысл, продолжая жить своей собственной внутренней жизнью, передастся этому «иному», захочет жить в «ином» (105 – 106); эйдосы мира и жизни, как они проявляются в природе, в психике, в истории (206); имя есть не больше как познанная природа, или жизнь, данная в разуме, разумеваемая природа, или жизнь, данная в разуме, разумеваемая природа и жизнь (228); диалектическая жизнь эйдоса (134); религиозная и мистическая жизнь подвижника (227); имя как стихия разумно-живой, реально-практической жизни (177); обыденная жизнь (52, 91); повседневная жизнь (227); реальная психическая жизнь повседневного субъекта (101); органическая жизнь разумного существа (178); разумеваемая жизнь (228); сам смысл живет своей внутренней жизнью (105). Если предмет сам по себе существует еще до того слова и имени, которое он приобретает в окружающей его жизни, то и эта «окружающая жизнь» в каком-то виде должна существовать до вхождения предмета в ее сферу (69). Имя предмета – арена встречи воспринимающего и воспринимаемого, вернее, познающего и познаваемого. В имени – какое-то интимное единство разъятых сфер бытия, единство, приводящее к совместной жизни их в одном цельном, уже не просто «субъективном» или просто «объективном», сознании (67 – 68). Эмпирическая жизнь души тем и отличается от вечно-неподвижного эйдоса, или имени ее, что она – едина с животным телом. Иначе это была бы не живая душа, но вечно-неподвижный ум и дух (190).

5. Жизнь, культура, миф. В основе каждой культуры лежат те или другие мифы, разработкой и проведением которых в жизнь и является каждая данная культура (203). В мифе логос оперирует с интеллигенцией, с цельными органически-жизненными данностями, глубже и за которыми уже нет больше ничего, что могло бы быть открыто человеческому сознанию