(207); мифология есть первая и основная наука о бытии, вскрывающая в понятиях бытие с его наиболее интимной и живой стороны (205); живое тело мифа (218); живое существо, или миф (122).

6. «Субъект» жизни. Живая сущность (162); живой смысл и жизнь сущности (163). Диалектика и есть жизнь смысла, сущности (175); действия и вся жизнь иной сущности (166). Эти определения получены в результате диалектической жизни эйдоса, т.е. сущности (134); жизнь слова (58); слово живет (86); как живет слово, как живет звуковая и незвуковая сторона слова (198 – 199); живое слово в живом звуке (58); слово есть нечто живое (117). Все бытие есть то более мертвые, то более живые слова (164). Мир – совокупность различных степеней жизненности или затверделости слова. Все живет словом и свидетельствует о нем. Мир держится именем первой пентады (164); живой человек (162); живой синтез (166); обоснование этой связи – всецело там, где она дана как жизнь, где все эти признаки даны в живом целом, в эйдосе (35); живет и действует мысль и слово (198); реальная физическая жизнь повседневного субъекта не содержит в себе ни чистого ощущения, ни чистого мышления. Реальная психическая жизнь разыгрывается в промежутке между тем и другим, обыкновенно не касаясь этих крайних пределов (101).

7. Моменты жизни. Имя – как максимальное напряжение осмысленного бытия вообще – есть также и основание, сила, цель, творчество и подвиг также и всей жизни, не только философии (176); источник всякой и всяческой жизни изучаемой сущности (118). Всякая реальная жизнь слова основывается на этих принципах (181). И нет границ жизни имени (177); меон есть момент в сущем же, не-сущее есть необходимое слагаемое жизни сущего же (72).

8. Жизнь и слово, имя. Имя есть жизнь (41). Мир – совокупность различных степеней жизненности слова; животное – слово (164); животный крик (105). Животное – факт, осмысленный через ощущающую сенсуальную энергему, и в слове это – особый момент сенсуальной, ощущающей энергемы (90). Без слова и имени человек – чисто животный организм (68); имя есть не больше, как познанная природа, или жизнь, данная в разуме, разумеваемая природа и жизнь (228). И нет границ жизни имени, нет меры для его могущества (177). Без слова и имени человек – вечный узник самого себя, по существу и принципиально анти-социален, необщителен, несоборен, и, след<овательно>, также и не индивидуален, не-сущий, он – чисто животный организм, или, если еще человек, умалишенный человек. Тайна слова в том и заключается, что оно – орудие общения с предметами и арена интимной и сознательной встречи с их внутренней жизнью (68). Живое слово таит в себе интимное отношение к предмету и существенное знание его сокровенных глубин (67). Слово усложняется, насыщается массою новых жизненных оттенков, приобретает ту жизненность, ради которой оно и существует на свете… Но жизнь слова только тогда и совершается, когда этимон начинает варьировать в своих значениях, приобретая все новые и новые как фонематические, так и семематические формы. Одним из ближайших орудий для жизненной вариации значения этимона является морфема, или морфематический момент в слове. Этимон перестает быть неподвижным в своем значении, он начинает принимать участие в жизни. Формы, напр., т.н. «склонения» или «спряжения», дают богатую почву для жизни этимона (58).

9. Жизнь и диалектика. Такова диалектика жизни (123). Вся жизнь насквозь есть диалектика, и в то же время она – именно жизнь, а не диалектика; она – неисчерпаемая темная глубина непроявленных оформлений, а не строжайше выведенная абстрактно-логическая формула (50). Диалектика есть ритм жизни, но не просто сама жизнь, хотя это же самое и значит, что она есть жизнь, ибо ритм – тоже жизненен (47). Диалектика и есть жизнь смысла, сущности (175); мы, диалектики, для которых противоречие есть жизнь и жизнь есть противоречие, ждущее синтеза (44). Жизненность диалектики в том, чтобы она была правильным, а не уродливым скелетом жизни, чтобы она была не горбатым, безногим, безруким и т.д., и т.д. скелетом (48). Нет жизни, нет верного восприятия жизни, – не будет ничего хорошего и от диалектики, и никакая диалектика не спасет вас, если живые глаза ваши – до диалектики – не увидят подлинной и обязывающей вас действительности (47). Мифология есть лишь насыщенная диалектика (216). Но ведь имя есть не только физическая вещь, имя есть нечто гораздо большее. Оно есть, именно, нечто живое и самосознающее. Если слово есть нечто живое, то необходимо, чтобы были живыми и эти (установленные выше. – В.П.) три диалектических момента (117).

10. Логос и жизнь. Он (т.е. логос. – В.П.) себя не обосновывает. Обоснование этой связи – всецело там, где она дана как жизнь (135); помыслить живой предмет как он дан в своем оригинальном бытии (141). Диалектическая классификация возможных форм науки и жизни (228); науки о жизни (201); наука об общественной и политической жизни, в частности о революции как творчестве и переделывании жизни, а не только ее постижении и изображении (221). Наука, конечно, не есть жизнь, но осознание жизни. Жизнь не нуждается в науке и в диалектике. Жизнь сама порождает из себя науку и диалектику (47).

11. Мертвый. Мертвое Тело (176). Все бытие есть то более мертвые, то более живые слова (164). Всякая диалектика мертва, как мертва любая математическая формула (48).

З

забвение (забыть)

Раньше в нем (т.е. в образе взаимоопределения смысла и меона. – В.П.) был лишь тот смысл, который не знал себя, который забыл себя (90). Органическая и ощущающая энергема суть смысл в состояниях самозабвения… Слово как результат органической энергемы есть семя, и оно живет для «иного», есть мысль об «ином» и – самозабвение (89). Это – слепота и самозабвение (91).

зависимость

Феноменология – там, где предмет осмысливается независимо от своих частичных проявлений, где смысл предмета – самотождественен во всех своих проявлениях (199). Так как логос всегда следует эйдосу, то типы логоса зависят, прежде всего, от типов эйдоса (214). Меон окружает всякую категорию, и свойства этого меона, поскольку меон есть нечто несамостоятельное, а только зависящее от того, в отношении чего он