он взял пачку больших каталожных карточек. В них содержалась информация, с энтузиазмом собранная сержантом Слейдом за последние несколько дней.

— Зачем наш друг Альбан вдруг поехал в Олбани? — спросил Энглер.

— Понятия не имею, — ответил Слейд. — Но я готов спорить на что угодно, что два этих полета связаны.

— Олбани — городок небольшой. Тамошний аэропорт и центральный автобусный терминал запросто поместятся в приемную Портового управления Нью-Йорка. Альбану было бы трудно скрыть там свои следы.

— Откуда вы столько знаете про Олбани?

— У меня есть родственники в Колони, на северо-западе Олбани. — Энглер занялся каталожными карточками. — Ты славно поработал. В другой жизни ты мог бы стать первостатейным журналистом-расследователем.

Слейд улыбнулся.

Энглер медленно листал карточки:

— Налоги Пендергаста и декларация собственности. Думаю, заполучить это было непросто.

— Пендергаст довольно закрытый человек.

— У него четыре объекта недвижимости: два в Нью-Йорке, один в Новом Орлеане и еще один тут поблизости. Тот, что в Новом Орлеане, — парковка. Странно.

Слейд пожал плечами:

— Не удивлюсь, если у него есть и офшорная недвижимость.

— Я тоже не удивлюсь. Но боюсь, что мои дальнейшие раскопки на этот счет будут безуспешны, сэр.

— Об этом нет и речи. — Энглер отложил карточки в сторону и взял другую пачку. — Список произведенных им арестов и обвинительных приговоров. — Он пролистал карточки. — Впечатляет. Очень впечатляет.

— Мне представляется наиболее интересной статистика по числу преступников, погибших в процессе задержания.

Энглер отыскал цифры, и брови его удивленно взметнулись. Затем он продолжил чтение.

— Как я погляжу, количество объявленных ему благодарностей не уступает количеству выговоров.

— Мои друзья из ФБР говорят, что это противоречивая личность. Одинокий волк. Он богат и независим, берет жалованья по доллару в год для отчета. В последние годы руководство ФБР не вмешивается в его дела, пока раскрываемость высокая и он не совершил ничего из ряда вон выходящего. У него в Бюро, кажется, есть один влиятельный невидимый друг. А может, и не один.

— Мм. — Энглер снова принялся просматривать карточки. — Работа в спецслужбах. Чем он занимался?

— Засекречено. Мне только удалось узнать, что он был награжден несколькими медалями за храбрость и завершение неназванных особо важных операций под прикрытием.

Энглер сложил карточки в пачку, выровнял ее края и отложил в сторону:

— Тебя все это смущает, Лумис?

Слейд посмотрел на Энглера:

— Да.

— Меня тоже. И какой отсюда вывод?

— Как-то все это дурно пахнет… сэр.

— Вот именно. Ты это знаешь, и я это знаю. Мы оба знаем это уже некоторое время. Вот и занялись этим. — Энглер похлопал ладонью по пачке каталожных карточек. — Давай-ка разберем все по косточкам. По его собственному признанию, Пендергаст в последний раз видел своего сына живым полтора года назад в Бразилии. Год назад Альбан на короткое время возвращался в Штаты под вымышленным именем, слетал на север штата Нью-Йорк, а потом улетел в Бразилию. Около трех недель назад он снова появился в Нью-Йорке. И на сей раз за свои старания он был убит. В его желудке обнаружили камешек бирюзы. Агент Пендергаст заявляет, что этот камешек привел его в «Солтон-Фонтенбло», где на него, предположительно, напал человек, который выдавал себя за ученого и, вероятно, убил одного из сотрудников музея. И тут вдруг Пендергаст, который прежде не желал сотрудничать со следствием и отвечал на вопросы уклончиво, становится откровенным. И случается это после того, как мы обнаруживаем Тапанеса Ланьдберга. Но, выдав нам груду сомнительной информации, он снова закрывается и прекращает сотрудничество. К примеру, ни он, ни лейтенант д’Агоста не потрудились сообщить нам, что липовый профессор покончил с собой в тюрьме города Индио. Нам пришлось самим узнавать об этом. А когда мы отправили сержанта Докинса в «Фонтенбло», он по возвращении сообщил, что, судя по всему, никто не бывал там вот уже несколько лет. И никакой серьезной стычки там уж совершенно точно не было. Ты абсолютно прав, Лумис, дело пахнет дурно. Так дурно, хоть нос затыкай. Куда ни посмотри, напрашивается один вывод: Пендергаст раз за разом посылает нас по ложному пути. И мне в голову приходит единственное объяснение этому: он сам замешан в убийстве сына. Кроме того, мы имеем вот что. — Подавшись вперед, Энглер взял из другой стопки бумаг на столе распечатку статьи на португальском языке. — Сообщение из Бразилии, туманное и без ссылки на источник. Там описана кровавая бойня, имевшая место в джунглях, с участием неназванного гринго, который описан здесь как человек «de rosto pálido».

— «De rosto pálido»? Это что?

— Бледной наружности.

— Черт побери!

— И все это происходило полтора года назад, как раз в то время, когда сам Пендергаст был в Бразилии.

Энглер положил распечатку обратно.

— Мне эта статья попалась на глаза только сегодня утром. Это ключ, Лумис, я это чувствую. Ключ ко всей этой тайне. — Он откинулся на спинку кресла и посмотрел в потолок. — Но мне кажется, что одна часть пазла отсутствует. Всего одна. И когда я ее найду… тогда он будет у меня в кармане.

46

Констанс Грин шла по сияющему чистотой коридору на пятом, последнем этаже частной женевской клиники «Ла Коллин», следуя за врачом в халате.

— Как бы вы описали его состояние? — спросила она на идеальном французском.

— Поставить диагноз было очень трудно, мадемуазель, — ответил доктор. — Прежде мы с таким не сталкивались. У нас многопрофильная клиника. На консилиум было приглашено шесть специалистов. Результаты консультаций и анализов… поразительны. И противоречивы. Некоторые специалисты полагают, что у него неизвестное генетическое нарушение. Другие считают, что он был отравлен или страдает от абстинентного синдрома после принятия какого-то состава или наркотика, — у него в крови следы необычных элементов, но ни для одного из них мы не нашли соответствия в нашей базе данных. Третья группа специалистов считает, что проблема отчасти психологическая. Но никто не может отрицать острых физических проявлений.

— Какие медикаменты вы используете для его лечения?

— Понимаете, чтобы лечить, нужно сначала поставить диагноз. Мы применяем трансдермальные анестезирующие пластыри для снятия болевых ощущений. Сома как мышечный релаксант. И бензодиазепин как седативное средство.

— Какой именно бензодиазепин?

— Клоназепам.

— Ужасающий коктейль, доктор.

— Вы правы. Но до тех пор, пока нам неизвестен источник, мы можем воздействовать только на симптомы, иначе пришлось бы прибегать к смирительным средствам.

Доктор открыл дверь и пригласил Констанс войти. Она оказалась в современной, идеально оборудованной палате с одной кроватью, вокруг которой стояли многочисленные мониторы и медицинские приборы. На жидкокристаллических экранах одних приборов вспыхивали какие-то сложные показатели, другие приборы ритмично попискивали. В дальнем конце комнаты располагался ровный ряд тонированных