Убытки – 1146

Убыточность соглашения – 1117, 1305, 1313, см. Ущерб

Удержания право – 555, 867, 1612, 1613, 1885, 1948, 2082, 2087

Удостоверенный акт (acte authentique) – 1317

Узаконение внебрачных детей – 331

Узуфрукт – 526, 578 и сл., обращение взыскания на у. – 2204, у. на подаренные вещи – 950

Условие – усл. в дарении – 944, усл. в завещании – 1040, 1041

Условные обязательства – 1168 и сл.

Уступка имущества – 1265 и сл.

Усыновление – 343 и сл.

Ущерб продавца как основание для ничтожности продажи – 1674 и сл.

Форма: дарений между живыми – 931, завещания – 967 и сл., договора – 1317, 1341, брачного договора – 1394, продажи – 1582, найма – 1715, договора товарищества – 1834, договора хранения – 1923, поручения – 1985, заклада – 2074

Хранение – 1915 и сл., хр. сумм, на которые установлен узуфрукт – 602

Цессия – 1689 и сл., 2112

Частные имущества – 537

Частный акт – 1322 и сл.

Сокращения, принятые в тексте

ГК – Французский Гражданский кодекс (Code civil) 1804 г.

ГПК – Французский Гражданско-процессуальный кодекс (Code deprocе́dure civile) 1806 г.

ТК – Французский Торговый кодекс (Code de commerce) 1807 г.

УК – Французский Уголовный кодекс (Code pе́nal) 1810 г.

УПК – Французский Уголовно-процессуальный кодекс (Code d’instruction criminelle) 1808 г.

Среди лиц, поставленных в положение, независимое от этого необыкновенного человека, найдется немного таких, кто, как я, имел бы столько точек соприкосновения и столько непосредственных сношений с ним.

Мнение мое о Наполеоне не изменялось в различные периоды этих отношений. Я видел его и изучал в моменты наибольшего блеска его; я видел его и наблюдал в моменты упадка; и если он и пытался ввести меня в заблуждение, в чем он порою был очень сильно заинтересован, то это ему никогда не удавалось.

Я могу поэтому надеяться, что я схватил самые существенные черты его характера и составил о нем беспристрастное мнение, тогда как большинство современников до сих пор видели лишь сквозь призму как блестящие, так и мрачные, отрицательные стороны этого человека, которого сила вещей, в соединении с выдающимися личными качествами, вознесла на вершину могущества, беспримерного в новейшей истории.

Проявлявший редкую прозорливость и неутомимую настойчивость в использовании того, что полвека событий, казалось, подготовляли для него, руководимый духом власти, действенным и дальновидным в равной мере; ловко улавливавший в обстоятельствах момента все, что могло служить его честолюбию; умевший с замечательной ловкостью извлекать для себя выгоды из ошибок и слабостей других, – Бонапарт остался один на поле брани, которое в течение десяти лет оспаривали друг у друга слепые страсти и партии, охваченные кровожадною ненавистью и исступлением.

С тех пор как он в конце концов конфисковал в свою пользу всю Революцию, он стал казаться лишь тем единственным пунктом, на котором должны сосредоточиться все взоры наблюдателя, и мое назначение на пост посланника во Францию поставило меня в этом отношении в исключительно выгодные условия, которыми я и не преминул воспользоваться.

Наше мнение о человеке часто складывается под влиянием первого впечатления. Я ни разу не видел Наполеона до аудиенции, которая дана была мне в Сен-Клу для вручения моих верительных грамот. Он принял меня, стоя посреди одной из зал в обществе министра иностранных дел и еще шести лиц его двора. Он был в пехотном гвардейском мундире и в шляпе.

Это последнее обстоятельство, неуместное во всех отношениях, ибо аудиенция не была публичной, неприятно поразило меня: в этом видны были чрезмерные претензии и чувствовался выскочка; я даже колебался некоторое время, не надеть ли и мне шляпу. Я начал, однако, небольшую речь, точный и сжатый текст которой резко отличал ее от речей, ставших обычными при новом французском дворе.

Его манера держать себя, казалось, обнаруживала неловкость и даже смущение. Его приземистая и квадратная фигура, небрежный вид и в то же время заметное старание придать себе внушительность – окончательно убили во мне ощущение величия, которое естественно соединялось с представлением о человеке, заставлявшем трепетать весь мир.

Это впечатление никогда не изгладилось вполне из моего ума; оно сопутствовало самым важным свиданиям, какие я имел с Наполеоном в различные эпохи его жизни. Возможно, что оно помогло мне разглядеть этого человека таким, каким он был, сквозь все маски, в которые он умел рядиться. В его вспышках, в его приступах гнева, неожиданных репликах я приучился видеть заранее приготовленные сцены, разученные и рассчитанные на эффект, который он желал произвести на собеседника.

Что больше всего поразило меня в моих сношениях с Наполеоном – сношениях, которые я с самого начала постарался сделать более частыми и конфиденциальными, – так это необыкновенная проницательность ума и великая простота в ходе его мысли. В разговоре с ним я всегда находил очарование, трудно поддающееся определению.

Подходя к предмету, он схватывал в нем самое существенное, отбрасывал ненужные мелочи, развивал и отделывал свою мысль до тех пор, пока она не становилась совершенно ясной и убедительной, всегда находил подходящее слово или изобретал его там, где еще его не создал язык; благодаря этому беседы с ним всегда глубоко интересны.

Он не беседовал, но говорил; благодаря богатству идей и легкости в их выражении, он умел ловко овладевать разговором, и один из обычных оборотов речи был следующий: «Я вижу, – говорил он вам, – чего вы хотите; вы желаете прийти к такой-то цели; итак, приступим прямо к вопросу».

Он выслушивал, однако, замечания и возражения, которые ему делали; он их принимал, обсуждал или отвергал, никогда не нарушая тона и характера чисто делового разговора, а я никогда не испытывал ни малейшего смущения, говоря ему то, что считал истиной, даже тогда, когда последняя не могла ему понравиться.