Один в вышине / Стою над снегами у края стремнины. / Орел, с отдаленной поднявшись вершины / Парит неподвижно со мной наравне [Кавказ]. Ср. также «Тень барда» Бетховена (слова Ф. Германа): Высоко на скале поет / Седого барда тень…; картину романтика К.-Д. Фридриха «Путник над облаками» (1818); пушкинское Ты видел деву на скале [Буря] и др.

Текстуальные параллели к этому месту — в повести кн. В. Ф. Одоевского «Город без имени»: «Мы заметили на вершине почти неприступного утеса нечто, имевшее вид человека… Мы удивились, каким образом это существо могло взобраться на вершину почти по голым отвесным стенам «[Русские ночи, ночь 5], а также в одноактной пьесе Л. Андреева: «Наскале, представляющей собой почти правильный отвес… стоит какой-то человек… Как он попал туда, объяснить трудно…» [Любовь к ближнему]. Сходство с ситуацией в ДС здесь и в том, что смотреть человека на скале стекаются толпы туристов.

Ту же интонацию, что в ДС, встречаем в чеховском рассказе о затмении: «Наступила ночь, а куда девался день, никому неизвестно» [Злоумышленники: рассказ очевидцев]. Ср. также: «Стрекозу на свадьбе у почтмейстера видели, а где она теперь, неизвестно» [Записка].

38//14

— И дикий же народ! — удивлялись экскурсанты. — Дети гор! — Ср. ту же фигуру речи в очерке И. Ф. Горбунова «Сара Бернар»: «Экой дикий народ-то! Печенеги!» и в пьесе Н. Я. Соловьева «На пороге к делу»: «— Дико, дико! — Черкес, черкес народ!» [И. Горбунов, Поли. собр. соч., т. 1; Русская драма эпохи Островского, 379]. Вариант: «Арап-народ!» [Чу 23.1929].

38//15

Шли облака. Над отцом Федором кружились орлы. — Дальнейшие пушкинские ассоциации [см. выше, примечания 8 и 13].

38//16

Птичка божия не знает / Ни заботы, ни труда, / Хлопотливо не свивает / Долговечного гнезда. — В описываемое время одна из самых заезженных поэтических цитат. Вопрос огоньковской «Викторины»: «28. Какого автора и из какого произведения «Птичка божья не знает ни заботы, ни труда»?» Ответ: «Цыгане» [sic] Пушкина» [Ог 18.03.28].

38//17

И будешь ты царицей ми-и-и-и-рра, / Подр-р-руга ве-е-чная моя! — Из оперы А. Г. Рубинштейна «Демон» по поэме Лермонтова. В поэме и в опере «дух изгнанья» Демон обращается к княжне Тамаре: Тебя я, вольный сын эфира, / Возьму в надзвездные края, / И будешь ты царицей мира, / Подруга первая моя. Действие «Демона» развертывается в долине Арагвы, на фоне Кавказского хребта и Казбека. Героиня поэмы ничего общего не имеет с царицей Тамарой, чей «замок» в Дарьяльском ущелье также воспет Лермонтовым [см. выше, примечание 5]. Строки о царице мира издавна были одной из самых ходячих оперных цитат (««И бу-удешь ты царицей ми-ира…», — запел он, становясь в позу» [Чехов, У знакомых, и др.]) и остались таковыми в советское время. Благодаря им в сознании обывателя две разные Тамары — невинная княжна и сладострастная царица (а заодно и Клеопатра из пушкинских «Египетских ночей») — часто сливались в одну личность, и виды Дарьяла вызывали представление одновременно о роковой женщине, умерщвляющей любовников, и о влюбленном Демоне: «Дарьяльское ущелье, Тамара и Демон!» [Успенский, Записки старого петербуржца, 201]. Эта банальная контаминация высмеивается в очерке Тэффи «Горы»; напротив, В. Маяковский в стихотворении «Тамара и Демон» (1924) связывает дарьяльскую царицу Тамару с Демоном не иронически, а «демократически» — отдавая дань массовому узусу, хотя бы и основанному на недоразумении.

38//18

Хохочущего священника на пожарной лестнице увезли в психиатрическую лечебницу. — Концовка устоявшегося типа. Ср. у Чехова: «Наутро его свезли в больницу» [Житейские невзгоды]. И после: «Под утро его свезли в сумасшедший дом» [Боровский, Фельетоны (1908), 161]; «На следующий день председателя месткома бережно везли в ближайший сумасшедший дом» [Катаев, Тяжелая цифромания (1925)].

Хохот увозимого сумасшедшего на фоне кавказского пейзажа находит прецедент в очерке Тэффи «Горы». Там упоминается проносящаяся по Военно-Грузинской (как и в ДС) дороге «карета скорби», из которой автору слышатся «сдавленные стоны, мольбы и насмешливый хохот». См. ЗТ 1//32, Коммент. к прим, о кольцевых перекличках с началом романа в этом финальном эпизоде карьеры о. Федора. Ср. также эпилог «Пиковой дамы» (Германн в сумасшедшем доме).

39. Землетрясение

39//1

…К каждому проходившему мимо селения автобусу или легковому автомобилю подбегали дети и исполняли перед движущейся аудиторией несколько па наурской лезгинки; после этого дети бежали за машиной, крича: — Давай денги! Денги давай! — Иностранный турист так описывает участок пути между Крестовым перевалом и Кайшаурской долиной:

«Мы миновали высшую точку пути и начали спускаться в долину, становившуюся все более плодородной. Пейзаж здесь не так суров. Крестьяне работают в полях. На шоссе мальчишки всех возрастов пляшут и поют, когда мы проезжаем, бросают нам цветы, просят копеек и сигарет…» [М. Wullens, Paris, Moscou, Tiflis, 139–140].

To же в советском очерке:

«У Крестовой горы начинается перевал на южный склон. Глубоко внизу виднеются Млеты. Дорога многочисленными петлями смягчает стремительность спуска, и то появление, то исчезновение селения на глаз путешественника создает впечатление кружения на одном месте. Этими петлями остроумно пользуются грузинские ребятишки для получения подачек от проезжающих за лихо протанцованную лезгинку или за брошенные в автомобиль маленькие букетики горных цветов» [М. Райхинштейн, С экскурсией по Кавказу, КН 35.1926].

То же, но скорее с неприятными впечатлениями от поездки по советскому Кавказу, мы читаем в дневнике К. Н. Бугаевой:

«У Гудаура на шоссе высыпала целая толпа осетинских мальчиков и девочек. Бросали нам пучочки цветов, просили назойливо денег. Но и от них тоже веяло странным. Словно они не живые. Без единой улыбки, с совершенно серьезными, ожесточенными грязными мордочками, в лохмотьях, со спутанными волосами — плясали они, дико ломаясь в прозрачной сумеречной тишине, напоминая маленьких демонов. «Давай дэньга! Давай дэньга!» — жадно протягивали они свои ручонки» [Бугаева, Дневники 1927–1928, 229].

Запись Ильфа «Военно-Грузинская дорога» по оценке зрелища ближе к бугаевской, чем к романной: «Мальчишки злобно бежали за машиной с криками: «Давай! Давай деньги!»» [ИЗК, 59].

39//2

Перед следующей машиной, которая оказалась автобусом, шедшим из Тифлиса во Владикавказ, плясал и скакал сам технический директор. — Реминисценция из Библии: царь Давид «плясал и скакал» перед ковчегом Завета [2-я кн. Царств, 6.14–16]. Эту цитату («скакаше, плясаше») мы встречаем также в «Смерти Вазир-Мухтара» Ю. Тынянова (1927) — в сцене свадьбы [VIII.2; напомнил Г. А. Левинтон].

39//3

В Пассанауре… друзья выпросили чурек и залегли в кустах напротив гостиницы «Франция» с садом и двумя медвежатами на цепи. — «Остановка в Пассанауре, селении уже довольно значительных размеров. Нам предстоит здесь позавтракать. Во дворе гостиницы медведь