Сидели на ступеньках, на коврах и матрацах, вынесенных на лестницу, и ждали конца аларма. Я принесла вниз шахматы, шашки и карты, чтобы занять не спавшую публику. Когда все вернулись в постели, был уже рассвет.

18.1.41

Сегодня были две сирены, одна во время послеобеденного концерта в частном доме. Прервали на середине музыку и спустились вниз. По ошибке решили, что уже был отбой, и начали двигаться возле стен по направлению к дому, но милиция нас снова загнала в какое-то кафе, где мы пробыли до конца аларма. Движение автобусов не сразу восстановилось, и я пошла провожать одну старушку домой.

19.1.41

Снова была дикая ночь, гроза, сирены, и на этот раз я оделась потеплее и не вылезала из кровати: кто-то другой исполнил мои обязанности, я была измучена предыдущими двумя ночами. Теперь каждую ночь приготовляем больным пальто, туфли и все необходимое. Назначили строгое дежурство, чтобы не всегда те же самые люди не спали ночь.

21.1.41

Из-за алармов и бессонных ночей я получила прострел и работаю согнутая в три погибели, есть много тяжелых диетических больных.

23.1.41

Наконец-то первый солнечный луч. Тепло, мы с мамой в первый раз вышли погулять на солнышко в пардесим. Апельсины тяжело свисают с деревьев и золотятся на солнце, также лимоны и мандарины, грейпфруты: «кеннст ду дас ланд, во ди цитронен блюмен?» Знаешь ли ту страну, где померанцы зреют? Мы знаем, теперь эти прадесим приносят своим владельцам такие дефициты, что когда говорят бояровладелец, люди качают головой и «жалеют» его: бедняга, у него 110 дунамов пардеса, до чего он дойдет?

Среди персонала появилась эпидемия гриппы с осложнением на бронхи и легкие. Всегда кого-нибудь недостает — то акушерки, то главной уборщицы, то ее помощницы. Надо работать и в кухне, и в палатах, и в бюро.

4.2.41

Сестры с пневмонией медленно поправляются, чуть ли не в каждой палате есть одна из нашего персонала, мы даже хотели их поместить в отдельную комнату, придется это сделать, когда можно будет их двигать с места. Несколько уже вышло и получило отпуск на поправку.

18.2.41

По вечерам читаю книги об обмене веществ. Привезли пациента — араба из Газы, и вокруг него все танцуют. В его комнате с ним спит слуга, негр. Возможно, что хозяин дает ему пробовать пищу, чтобы евреи «не отравили». Но в общем он лежит в прекрасном настроении.

1 марта 1941

Нашему Цвикеле исполнилось пять лет, мы ездили на его именины. Его рождение справляли в детском доме, на парадный ужин были приглашены родители и дедушка с бабушкой. Мальчик получил от нас подарки и для его гана (детского садика) тоже. Эли смастерил ему собственноручно огромный автомобиль и кубики. Рут сшила куклу и все приданое. Все это, конечно, идет в общую детскую.

Часто, как Рут говорит, если нет времени и желания строить и работать над игрушками, берут старые, перекрашивают их, чинят, и они сходят за новые. Я всегда посылаю пестрые тряпки, и дети обожают переодеваться и давать спектакли, причем любимая игра всех детей, без разбора пола и возраста, — в солдаты. Один араб, другие евреи или англичане. Цви на поздравление отвечал речью: «тода раба[785], — спасибо за подарки и сладости».

Но самый лучший подарок был от детского сада — бетонный курятник, в который торжественно посадили наседку. Это событие занимало детей целый день. Эли был строителем курятника.

15.3.41

Вчера мы устроили пуримский бал, я дала свою квартиру. Все сестры оделись в костюмы: наша кухарка оделась старым ребе, одна из сестричек — его шамесом (служкой), мальчиком с пейсами, в белых носках, в цицес, выглядывающим из-под черного шелкового кафтана. Молодой врач был ребецн, в старомодном длинном платье, в парике с кружевной наколкой, в серьгах и брошке. И где они только это все раздобыли? Были апаши, японки, боярышни, матросы, пилот, тиролец, цыганки и проч. Я опорожнила все свои и бабушкины сундуки.

Над буфетом была надпись:

(«Диета на истощение: без соли, без сахара, без жиров, но не в этом дело!») Над нашим радио была надпись: «Мсье, мадам, я немного охрип, я слишком часто даю аларм».

В углу для скучающих было всегда пусто, потому что все танцевали. Особенно старшие врачи с молоденькими сестричками отличались. Под конец нам, инициаторшам, мне и Эстер, пропели туш: «Хава хаверманит, бахура каарозим!»[786], «Эстер хаверманит, бахура каарозим!» — словом, мы, мол, молодцы. (Меня кроме всего заставили дать специальный урок танцев 19-го [столетия] .)

Две сестрички у нас были поварихами в белых цилиндрах и в хирургических брюках — с ложками, сковородками и лопатками для парки. Была, как водится, Черная Кошка и к ней Кот в Сапогах. Словом, несмотря на тяжелые времена или благодаря им, все старались внести все, что могли, от веселья, талантов и хорошего настроения. Молодые и старые старались вовсю. Не так ли было и в Вильне во время Первой войны?

В последний момент перед балом приехал Меир со своей «хайфской бахурой». Мы их наскоро одели в Пьеро и Пьеретту как наиболее легкий костюм, и в молодежи недостатка не было, потому что все сестрицы тоже приходили со своими кавалерами.

24.3.41

Сегодня я отдыхала у нас в саду. Мимозы уже отцвели, но запах апельсин еще не пропал. Птицы окрашены в цвет мимоз, желтые с зеленоватым отливом — мимикрия или же появился новый сорт колибри в нашем саду? Каждый день они прилетают на кухонное окно подбирать крошки.

Вчера мы узнали, что были взяты Салоники (60 тысяч евреев), а в Луве есть неудачи и наши палестинские пленные.

12.4.41

К Сейдеру у нас были гости, приехавшие из-за границы, беженцы. Агаду читали каждый по-своему, кто по-ашкеназийски, кто по-сефардски. Все они спаслись из гитлеровского ада и были растроганы первой Пасхой в Палестине. Были и солдаты, товарищи Меира. Я радовалась, что мама еще могла принимать участие в кошеровании и приготовлениях к Пасхе и что наш сын был с нами. Кибуцники праздновали Пасху у себя. Вместо Цви, которого мы ожидали и который не приехал, «четыре вопроса» (арба кушьот) задавал мальчик из Польши на ашкеназийском наречии.

2 мая 1941