1.6.40

Прошла еще одна ужасная неделя для мира и для нас: король Леопольд Бельгийский изменил союзникам[771], прорвали линию защиты под Дюккирхенем, отпала армия в полмильона, и положение в Европе очень обострилось. Италия прервала дипломатические отношения со всеми своими бывшими союзниками.

Сюда приехали наши лучшие друзья из Варшавы, они девять месяцев скрывались в деревнях, в имениях, на дачах, где когда-то живали богатыми дачниками. Они скрывались даже в самой Варшаве в шикарном пансионе одной любовницы члена Гестапо, где жили высшие чиновники наци. Такие бывают чудеса на белом свете. Они питались гнилой картошкой, гнилой кашей, жили в погребах, платили последними грошами за еду, которую им хозяева с опасностью для них и для себя приносили по ночам. У них не было необходимых лекарств, они потеряли в весе до неузнаваемости и все же выжили.

Когда все бумаги и заграничные визы были в порядке, под чужим именем, конечно, потому что их искали в Польше, жена решительно подошла к кассе первого класса, попросила билеты в спальном вагоне, и они проехали до Триеста, как важные иностранцы. Их даже не беспокоили на границах во время контроля, так как за взятку вагоновожатый держал их бумаги у себя. В Италии муж заболел от всего пережитого, у него и так была ангина пекторис, и лежал некоторое время, пока не подошел пароход, который их привез сюда. Их бумаги на въезд в Палестину были в Триесте.

Пока они рассказывали всю эту эпопею, не хотелось верить, и все же верилось, что есть чудеса, что есть какая-то десница Божья, будь это личная энергия, умение жить, «савуар фэр»[772], или счастье. Они гостили у нас несколько дней и потом переехали на собственную квартиру. В Варшаве они жили в роскошной квартире с оригинальными картинами, коврами, стильной мебелью и проч. Все это, конечно, там и осталось.

7.6.40

Пришлось сделать «блекаут» в квартире и во всей больнице. Это стоило дорого, и специальная портниха работала несколько дней. Заклеили все стекла материей и бумагой, стало темнее повсюду. Чтобы по вечерам не было слишком мрачно, я под все цветные кретоны дала темно-красный материал, и вечером его не видно. Если по вечерам жарко закрывать окна и спускать занавески, сидим в темноте с открытыми балконными дверями, не читаем и проводим весь вечер в саду. Ужинаем большей частью в потемках, я приготовляю сандвичи и лимонад. Если есть щелочка в ставнях или в занавесках, приходят дежурные из гражданской милиции и делают рапорт. В больнице на все абажуры мы поставили синие колпаки, вставили синие лампочки и проч. Так мы привыкаем к новому военному режиму. На улицах так темно, что хоть глаз выколи! Все ходят с синими лампочками-батарейками и наталкиваются на столбы и на людей. На днях одна сестричка рассказывает: она впотьмах наткнулась на кого-то, и этот кто-то добродушно ей сказал: «Ну-ну, барышня, не смущайтесь, вы мягко попали», — он был толстяк.

Хайфа, которая всегда была сказочно красива, иллюминирована, стала темной и мрачной больше других городов из-за налетов на порт.

В кино показывают длинные и страшные новости: разрушенные дома, стрельба, танки, аэропланы, беженцы с детьми на руках, проволочные заграждения, интернированные, трупы, пожары. Земля, воздух и море — все насыщено войной.

12.6.40

Сегодня Шовуот. Отменены все процессии праздника первинок. Я дома вставила во все вазы красные олеандры, напекла ватрушек с творогом[773] — вот и все. Мы здесь еще не готовы к войне, недостаточно убежищ, и если есть, то не в погребах, а на лестницах со слабыми подпорками. Нет противогазовых масок. Особенная забота у нас о больных: что делать с лежачими после родов, операций и проч. Мы уже имели по этому поводу общее собрание врачей и административного персонала, но разошлись ни с чем. Я получила первое письмо от Нины из Америки, что ее муж принес… первое жалование. Ну, разве и это не чудо после всего пережитого? Мы с мамой взяли в банке сейф для важных документов и той капельки драгоценностей, которая у нас есть, потому что когда начинается аларм[774], не до ценностей: достаточно накинуть халат, взять батарейку, первую помощь (аптечку) и фляжку с водой. Такие пакетики мы кладем возле своих постелей.

19.6.40

Франция сдалась, Англия осталась одна против сильного врага. Я снова купила продукты, на этот раз по ценам черного рынка. Нельзя оставить больных без пищи. Пришлось влезть в долги. Пришлось также повысить жалование служащим, чтобы и они могли себе купить кое-какие запасы. Мы даже ездим в колонии за покупками тех продуктов, которые пропали с рынка.

Сирия признала новое правительство Петена, результат национальной слабости и измены. Это значит, что наш враг стоит на пороге нашего дома. Немцы в своей антиеврейской пропаганде обещают послать нас «пешком» в Абиссинию. Почему в Абиссинию?

23.7. 40

Мы прошли первую стадию ожидания худшего и снова живем нормальной жизнью. Были даже на днях на концерте с летней программой, вроде как бы в Павловске под Петербургом: «Сон в летнюю ночь» Мендельсона, Шопен, «Испанское каприччо» Римского-Корсакова и увертюра Россини. Солисткой была Пнина Зальцман[775], молодая еще пианистка.

25.7.40

В Хайфе был второй налет аэропланов, больше 130 жертв, 20 евреев убитых и масса раненых. Были и пожары. Там большой недостаток в убежищах.

12.9.40

Мы в Тель-Авиве получили «священное крещение» огнем, налет итальянских аэропланов. Были разрушенные дома, похороны жертв, и каждый рассказывал, каким чудом он спасся.

28.9.40

Я так занята, что некогда писать дневник. Мы часто спускаемся в убежище, которое мы вырыли в саду, вблизи дома. В первый этаж мы перевели всех лежачих больных, а также детскую комнату. Наверху остались только те больные, которые могут ходить, и, конечно, в палаты пришлось класть по двое, по трое, лишь бы не лежать под крышей. Маму тоже устроили внизу, хотя она будировала, хотела остаться в своей комнате, но подчинилась решению врачей. Все больные, которые на ногах, и весь персонал обязан бежать в «миклат» (убежище) при первой же сирене. Я остаюсь последняя в кухне, выключаю все электрические токи и газ, тушу огонь. Сестра Эстер делает то же самое в палатах. Из-за этих обязанностей я не могу ночью брать снотворных таблеток и утром чувствую тяжесть в голове и вечную невыспанность.