А может, их растащили, когда корабль обрекли на изгнание.

Альтсин тряхнул головой, отгоняя как воспоминания, так и глупые догадки. Проклятие, надо бы сосредоточиться на том, что происходит здесь и сейчас.

Зал был велик, а его черные стены, казалось, поглощали свет. И все же взгляд выискивал все новые и новые подробности. Внутри вор не замечал никакой мебели, три из четырех дверей были подперты кольями и клиньями, блокируя возможность их открыть, а за последними присматривали двое солдат с арбалетами в руках.

— За этой дверью — коридор, господин лейтенант. Я вижу только сорок локтей, потом поворот, — спокойно, не отводя взгляда от темного проема, отрапортовал один из наблюдавших. — Ничто не движется. Псы спокойны.

Зверь, сторожащий у ног стражника, только застриг ушами и махнул хвостом. Похоже, оба они были прекрасно вышколены. Офицер кивнул, поправил пояс.

— Хорошо. Входим. Четверо щитоносцев и два пса — вперед. Нур, возьмешь пару человек с арбалетами, будете их прикрывать. Берф, двух псов — в тыл. Обращайте внимание на стены, потолок и пол, не хочу неожиданности в виде замаскированной ловушки или тайных переходов.

— Так точно!

Солдаты коротко отсалютовали, все, за исключением тех, кто контролировал дверь. Лейтенант посмотрел на стоящих вокруг мужчин. Сжал губы.

— У нас сорок факелов. Если не найдем наших, прежде чем сожжем половину, — возвращаемся. Понятно?

— Так точно!

Альтсина немного удивило, что никто не протестовал.

— Хорошо! Четвертая и пятая — вперед! Не разделяться! Следить за собаками! А ты, чародей, — лив-Даравит обратился непосредственно к нему, — идешь со мной. И если время от времени станешь использовать магию — буду тебе благодарен. За любую помощь.

— Хорошо.

Вор занял место в строю сразу за группкой арбалетчиков, и они нырнули во тьму. Каждый четвертый солдат держал факел, но и так свет лишь едва разгонял мрак. К тому же коридор имел ширину в восемь футов, а потому четыре стражника со щитами перекрывали его полностью, и он не слишком-то видел, что происходит впереди.

— Это разумно?

— Что?

— Стрелки. Тут настолько тесно, что они станут бить в спины собственных людей.

Офицер вложил в рот свисток. Три резких звука разорвали воздух, и почти одновременно солдаты, идущие впереди, присели, сжавшись за щитами, а шестеро арбалетчиков за ними подняли оружие к щеке, ища цели.

— Чисто!

Рыжий лейтенант кивнул.

— Хорошо, идем дальше! Мы умеем сражаться в тесных местах. — Он послал Альтсину короткую улыбку. — Нам случалось и штурмовать пещеры разбойничьих банд, и захватывать трактиры, занятые пьяными наемниками. Как-то да справимся.

Они добрались до поворота, за которым находились массивные двери. Те отворились без сопротивления, от легчайшего нажима.

Выглядело это как приглашающая улыбка акулы.

— Вперед, — скомандовал офицер. — Держать строй.

Кахель-сав-Кирху вышел на предполье и осмотрел пространство, на котором должна была разыграться битва. Солнце поднялось уже час назад. Не лучшее время для их армии, поскольку коноверинцы, занявшие небольшой холм на восточном конце равнины, имели светило за спиной, а восставшим оно било прямо в глаза.

Но, чтоб ему, нельзя же получить все.

Хватит и того, что они успели перерезать врагу путь, стянули сюда все силы, поставили повозки на правом фланге, под самым лесом, и окопались в строю глубиной на четверть мили. Как и планировали. Четыре линии валов. Даже армия демонов сломала бы об них свои зубы.

И ждали почти все утро, глядя на широкие и глубокие колонны коноверинской тяжелой пехоты, которая занимала центр построений неприятеля. Перед восставшими они поставили два крупных отряда, разделенные несколькими хоругвями кавалерии, будто ожидая атаки бронированных копейщиков или других каких тяжелых кавалеристов — и готовились к контратаке.

За сомкнутыми шеренгами на склоне холма виднелись артиллеристы, крутящиеся вокруг машин. У реки расположился лагерь, несколько рядов фургонов с войском между ними, но было непросто понять, Буйволы ли это, Соловьи или наемный сброд. По другую сторону, на коноверинском левом крыле, стояло примерно три тысячи кавалерии. Блестели шлемы, бились на ветру флажки. И это все. Перед Кахелле было лишь тринадцать-пятнадцать тысяч человек. А где остальные? Где слоны? Где пехота и кавалерия? Наемники? Наверняка они стояли за сраным холмом.

Он выругался от чувства бессилия. Настоящий вопрос звучал так: куда, на милосердие Баэльта’Матран, подевалась прославленная южная гордыня? Та самая, благодаря которой взбунтовавшиеся рабы выиграли столько стычек, получили множество конины под Помве и даже разбили гегхийскую армию?

Отчего они не атакуют? Разве не верят, что перед ними — банда селян, напуганных до усрачки перспективой сражения с непобедимыми Буйволами и Соловьями?

Похоже, что нет. Похоже, что даже они сумели научиться нескольким вещам.

Он кивнул гонцам.

Одно из главных правил имперской армии гласило: никогда не отдавай инициативу в руки врага. А значит — время для их хода. Они станут дергать и рвать вражескую пехоту, чтобы заставить ее контратаковать, отделить от слонов и кавалерии — и потом вырезать.

Кровавый Кахелле наконец криво ухмыльнулся. Казалось, проблем быть не должно.

* * *

Люка-вер-Клитус помнил подробности совета у сав-Кирху. Легковооруженные бьют первыми, дразнят, оттягивают на себя внимание, принимают залп машин и заставляют чародеев отступить за пределы досягаемости пращ и дротиков. А потом главный удар. Десятник не мог принимать участия в сражении — не мог встать против врага вместе с приятелями из повстанческой тяжелой пехоты, поскольку рука все еще отказывалась нормально служить. Он едва был в силах поднять плетеный каркас, а потому, не спрашивая ни у кого разрешения, занял место в строю легковооруженной пехоты.

Два коротких звука и два длинных. Два коротких и два длинных.

«Веет ветер». «Веет ветер».

В меекханской армии этот сигнал подавали медные горны, тут их заменили свистками, но значили сигналы то же самое.

Легкая пехота — вперед!

Добрая тысяча пращников и дротикометателей, мужчин и женщин — проклятие, мальчишек и девчонок! — бегом направились через поле смерти, чтобы как можно быстрее преодолеть четыреста ярдов, разделяющих обе армии, и оказаться на расстоянии действия собственного оружия, кинуть дротик, раскрутить пращу и послать камень вместе с криком, воплем и проклятием.

Если бы слова могли ранить и убивать, армия Госпожи Ока уже лежала бы мертвой на этой равнине.

Мчась навстречу стене крепких щитов, над которыми медными зубами поблескивали высокие шлемы, они миновали две линии смерти. Первая находилась примерно в трехстах ярдах от Буйволов, где их приветствовал залп сотни баллист и «скорпионов»: от их снарядов щиты легкой пехоты спасти не могли. Плетенные из тростника, лесных лиан, обтянутые кожей или льном, они неплохо показали бы себя со стрелами, выпущенными с расстояния, или с камнем из пращи. Но тяжелые, длинной в три фута стрелы баллист прошивали их навылет и входили в тела, защищенные лишь куртками; камни же, падая почти вертикально, вышибали щиты из рук, разбивали головы, давили кости.