беспокоит до сих пор. Ибо поражение заключалось не только в этом. Господин Хрущев стучал ботинком по столу, кричал, перебивал, вел себя истерично и в целом демонстрировал дурные манеры. Но это была не бессмысленная выставка. В ней имелась система. Своей клоунадой и перебиванием превосходной речи мистера Макмиллана господин Хрущев смог заставить газеты рассказывать о его проделках с такой частотой, что внимание было сосредоточено на нем, поэтому презентация мистера Макмиллана оказала меньшее влияние на публику.

Больше всего меня беспокоило то, что никто из западных делегатов не смог по-настоящему вдохновить присутствующих идеалам демократии. Никто из них не выступил в защиту наших убеждений с той же силой и страстной убежденностью, с которой господин Хрущев рассуждал о коммунизме. И все же это то, чего русские больше всего боятся, с чем они не могут бороться, с чем они не могут конкурировать с помощью производства и еще большего производства, с помощью ракет и космонавтов. На самом деле мне кажется очевидным, что русские намеренно сосредоточили внимание на космическом пространстве, чтобы отвести глаз от существенных различий между нами, чтобы хитроумно заставить нас конкурировать с ними в космосе, чтобы отвлечь внимание от того факта, что, если бы люди знали об истинной ситуации, о том, за что мы выступаем, чем мы живем, никакой реальной конкуренции и вовсе не было бы.

Должен появиться западный лидер, который сможет выразить словами не преимущества той или иной формы экономики или уровня развития промышленности, а то, какое вдохновение несет с собой вера в достоинство человека и ценность человеческой личности. В этом и кроется основное различие, именно за это мы на Западе действительно должны бороться и говорить об этом во всеуслышание.

Однако я не считаю, и мне хотелось бы это отметить, что мы, как отдельные люди или как нация, выигрываем в достоинстве или в престиже, отказываясь знать людей, которые ведут образ жизни, противоположный нашему, отказываясь иметь с ними дело как друзья или хотя бы хорошие знакомые и учиться их понимать, насколько это возможно. Отказ от знания или понимания оппозиции кажется мне безумием. Это напоминает мне один из самых странных моментов времен Первой мировой войны, когда в наших школах перестали преподавать немецкий язык. Очевидно, предполагалось, что мы лучше поладим с людьми, если не сможем с ними общаться.

Поскольку господин Хрущев во время своей первой поездки в Америку нанес крайне мимолетный визит в Гайд-парк и был лишен обеда, я попыталась исправить эту ситуацию и пригласила его во время второго приезда. Мне быстро ответили, что он будет рад прийти на чай.

Прибыв к нам, он, конечно, вел себя плохо, пытаясь уничтожить ООН, потому что не смог добиться своего и был изгнан из Конго так же, как и мы, а еще старался использовать разногласия между Кастро и правительством Соединенных Штатов. После этих выходок я написала несколько колонок о его попытках разрушить Организацию Объединенных Наций, поэтому перед чаепитием мне было немного страшно.

Единственным человеком, которого я пригласила, была миссис Кермит Рузвельт, которая согласилась разливать чай. Господин Хрущев прибыл с господином Громыко, послом Михаилом Меньшиковым и переводчиком. В целом наша встреча на первый взгляд прошла в очень дружеской обстановке. Однако господин Хрущев, не теряя времени, рассказал мне о растущей экономической мощи Советского Союза, об увеличении объемов добычи железной руды, о том, что через двадцать лет страна будет производить астрономическое количество стали.

Я мягко заметила, что, если они производят столько стали, у них должен быть рынок сбыта. Для этого потребовалось бы повышение уровня жизни в России и Китае, если они хотят достичь своей цели.

Как обычно, через пару дней после чаепития я начала получать письма, которые были скорее эмоциональными, чем содержательными, и они заставили меня резко и горько пожалеть о том, что я принимала в своем доме главу огромной иностранной державы, потому что его система правления отличалась от нашей. Интересно, как, по мнению этих людей, мы должны научиться жить вместе – что мы и должны сделать, – если мы не можем сесть и спокойно обсудить наши разногласия за чашечкой чая? По крайней мере, мы не стреляли друг в друга, как заметил господин Хрущев в конце нашего первого долгого разговора в Ялте!

Все эти годы я, конечно, продолжала вести свою регулярную колонку в газете, начиная с 1935 года. После встречи в Варшаве я сменила привычную пятидневную колонку на несколько более длинную, которая выходила три раза в неделю. Кроме того, я продолжила вести свою ежемесячную рубрику в журнале, работать в АА ООН, на радио и телевидении, а также читать лекции, которые позволяют мне путешествовать повсюду.

А затем, несмотря на все свои заверения, что я никогда больше не буду активно участвовать в предвыборной кампании Джона Кеннеди… я приняла участие в президентской кампании Джона Кеннеди. Не так энергично, как за четыре года до этого, когда я работала на Эдлая Стивенсона, но настолько хорошо, насколько могла, выполняя все взятые на себя обязательства.

Поддержав Эдлая Стивенсона во время съезда, я не была уверена, что делать после выдвижения кандидатов. Я воздержалась от решения примкнуть к сторонникам Герберта Лемана в качестве почетного председателя Комитета граждан-демократов Нью-Йорка до тех пор, пока у меня не появится возможность увидеть кандидата-демократа, поговорить с ним и лично оценить его качества.

Когда он приехал ко мне в Гайд-парк, я сочла его самым умным и сообразительным человеком, который готов учиться, открыт новым идеям и трезво подходит к своей работе. «Вот, – подумала я с приливом надежды и уверенности, – человек, который хочет оставить после себя память не только о том, что помог своим соотечественникам, но и о том, что помог человечеству». Он не просто стремился стать президентом, а хотел быть по-настоящему великим президентом, в чем я была убеждена. Он не желал и не ожидал, чтобы стоящая перед ним задача оказалась легкой. Он ясно видел положение Соединенных Штатов в современном мире, а также недостатки своего дома, и был слишком благороден и смел, чтобы приукрашивать или искажать эти неприятные факты.

Он верил, что американцы могут, как и в прошлом, встретить и преодолеть стоящие перед ними препятствия, но только если они будут знать, что это за препятствия, каковы условия, что нужно сделать, если они согласятся жертвовать при необходимости, проявлять мужество и уверенность для достижения наших целей.

И все же, поскольку то, что произойдет в ближайшие несколько лет, вполне может определить будущее мира на несколько десятилетий вперед, если не дольше, я ждала первых Великих дебатов, зная, что зависит от этих выборов. После