Октябрьская социалистическая революция 1917 года в России не только коренным образом изменила правовой статус женщин страны, но и дала заметный импульс попыткам решения «женского вопроса»[1633].

Следует также отметить, что конструированию образа «новой советской женщины» в значительной степени способствовала периодическая печать 1920-х годов[1634].

В рамках коммунистической борьбы, имевшей главной целью уничтожение капитализма и утверждение коммунизма, не было места для феминистских притязаний. В связи с этим И. И. Юкина утверждает следующее:

В рамках марксистской теории классовой борьбы любой социальный конфликт, который не ставил своей целью уничтожение капитализма, рассматривался как ревизионизм, догматизм, оппортунизм. Понятно, что женскому движению, феминизму не было места в этой схеме[1635].

Это подтверждают и документы.

И. Ф. Арманд, несмотря на свою активность в рамках женского движения, указывает на абсолютную неспецифичность претензий женщин — претензий, которые вполне вписываются в русло интересов пролетариата в целом: «У работниц нет никаких специфических женских задач, нет специальных интересов, отличающихся от интересов всего пролетариата»[1636]. Многочисленные меры, предпринятые уже в первые годы после Октябрьской революции и, казалось бы, освобождавшие женщину от «кухонного рабства», заставляя ее отказаться от образа «ангела домашнего очага» и наделяя ее достоинством и новыми функциями, на самом деле были очень умелой попыткой большевистской власти мобилизовать женщин в своих интересах во благо коммунистического дела. Женщины получили возможность наконец приобрести равные с мужчинами права и преодолеть гендерный барьер. Подобные меры имели массовый характер: законы провозглашали отмену дискриминации по половому признаку на работе и в семье; женщинам была предоставлена возможность карьеры и занятий, которые до тех пор им были недоступны; женщины даже начали занимать руководящие должности. На политическом уровне женщинам был предоставлен доступ к руководству известными женскими комиссиями (женотделами)[1637] Коммунистической партии, основанными в 1919 году.

После революции В. И. Ленин заявил о необходимости решения «женского вопроса» и освобождения женщины от рабства, в котором она находилась. В ноябре 1918 года в Москве на I Всероссийском съезде работниц и крестьянок, инициаторами которого выступили И. Ф. Арманд, А. М. Коллонтай, К. Н. Самойлова, Ленин в своем выступлении отмечал:

Задача Советской республики — в первую голову уничтожить все ограничения прав женщин. ‹…› Положение женщины до сих пор оставалось таковым, что его называют рабским; женщина задавлена своим домашним хозяйством, и от этого положения ее может спасти только социализм. ‹…› До сих пор никакая республика не могла освободить женщину. Советская власть помогает ей[1638].

С этой целью женщинам были предоставлены равные с мужчинами права, в том числе и с юридической точки зрения. Во-первых, женщины массово внедрялись в производство[1639], как указал сам Ленин; во-вторых, предпринимались меры для освобождения женщин от домашнего труда; в-третьих, упразднялись правовые нормы, лежавшие в основе патриархальной семьи. Целью маневра было «сделать так, чтобы брак не был клеткой, в которой молодожены живут, как заключенные»[1640], тогда как последующий распад патриархальной семьи[1641] превратился в непосредственное разрушение основанного на принципах авторитаризма социального порядка, чьей основной ячейкой и являлся институт семьи. Такая яркая представительница борьбы за права женщин, как феминистка А. М. Коллонтай[1642], часто ошибочно считающаяся создательницей знаменитой теории «стакана воды», революционерка, первая женщина — государственный деятель СССР, теоретик марксизма и основательница коммунистического движения женщин, приняла значительное участие в дискуссии тех лет, заявив:

Семья больше не нужна. Не нужна государству, потому что домашняя семейная экономика больше не несет пользы государству; она самым бесполезным образом отдаляет женщин-работниц от более важной продуктивной работы. Она не нужна даже членам семьи, потому что другая ее задача — воспитание детей — постепенно переходит в руки общества[1643].

СССР стал первой в мире страной, где был узаконен развод по обоюдному согласию; предпринимались и другие меры, гарантировавшие полное равноправие и свободу женщинам, но в действительности подорвавшие институт брака: аннулирование религиозного брака, упрощение брачной процедуры, отмена супружеских прав, равенство двух родителей по отношению к детям, равенство прав законных и внебрачных детей, декретный отпуск, социальная защита беременных; наконец, в 1920 году был обнародован закон, разрешавший аборты. Очевидно, борьба за освобождение от института брака неизбежно стала важным этапом в процессе обновления нравов и сексуальной морали[1644].

В целом, в начале 1920-х СССР был настоящей лабораторией идей, расцвет которых наблюдался во всех интеллектуальных и художественных сферах. Однако уже вскоре, в конце 1920-х годов, в среде большевистского руководства появилось противоположное представление, согласно которому семья — это основа, на которой надо строить социалистическое общество. Эта установка окончательно восторжествовала в 1930-е, когда наблюдался резкий разворот политики в области семьи по сравнению с обещаниями эмансипации на заре революции.

Наше исследование сосредоточено на начале 1920-х, когда явно чувствовалась растерянность тех, кто стал свидетелем перестройки наиболее распространенных принципов морали, пытаясь с трудом к ней адаптироваться. В этом смысле особого внимания заслуживают так называемые эго-документы, т. е. произведения, которые с личной точки зрения рассказывают о метаморфозах, переживавшихся обществом в те годы. Значимым можно считать опыт Али Рахмановой (наст. имя Галина Александра фон Хойер, урожд. Галина Николаевна Дюрягина, 1898–1991), ныне почти забытой писательницы, которая в 1930-е годы завоевала международное признание благодаря публикации на немецком языке трех своих дневников.

Издательский и переводческий процесс публикации этих произведений дает повод для сомнений в их достоверности. В связи с этим, на основе сравнительного анализа дневников Али Рахмановой 1916–1930 годов и так называемых «зальцбургских дневников» (1942–1945), не подвергшихся никакой литературной обработке, швейцарский ученый Г. Риггенбах высказывает предположение о том, что своими литературными достоинствами дневники на самом деле обязаны мужу Али[1645], — настоящему, на его взгляд, творцу «феномена Рахмановой»[1646], [1647]. Однако следует отметить, что нельзя осуществить достоверный сравнительный анализ дневников 1916–1930 годов и изданных дневников, так как их оригиналы были утеряны во время переездов писательницы из России в Австрию и в Швейцарию; также невозможно уточнить, в чем конкретно состоит их литературная обработка.

В первом дневнике, «Студенты, ЧК, любовь и смерть»[1648] (1931), повествование начинается в 1916 году, накануне революции, и заканчивается в 1920-м, когда семья Рахмановой бежит в Сибирь, спасаясь от наступающей Красной Армии. Сцены из жизни беженцев с 1920 по 1925 год, когда Рахманова и ее муж будут высланы из СССР, воспроизводятся во втором дневнике, «Браки в красном вихре» (1932). Именно этот дневник рассматривается нами в настоящей работе, так как в нем в первую очередь сконцентрированы размышления на тему преображения женщины в советское