все, что он скажет, может быть использовано как свидетельство против него. Что касается вас, молодой человек, то на вашем месте я не стал бы оскорблять представителя власти при исполнении служебных обязанностей.

— Тут какая-то ужасная ошибка, — сказал Поль. — Я все-таки пройду с этим человеком. Свяжись с Марго и объясни ей, в чем дело.

На добродушной розовой физиономии сэра Аластера выразилось глубочайшее потрясение.

— Боже мой! — заохал он. — Чертовски забавно! То есть было бы чертовски забавно в любой другой ситуации…

Но Питер, белый как полотно, уже выходил из ресторана.

Часть третья

Глава 1. Не в четырех стенах — тюрьма[81]

Поля судили через месяц в Олд Бейли; процесс жестоко разочаровал публику, газетчиков, присяжных и адвокатов. Арест в «Ритце», сообщение о том, что свадьба отложена, бегство Марго на Корфу, отказ выпустить Поля под залог, судки с обедами от Булестена, доставлявшиеся Полю прямо в камеру, — обо всем этом кричали газеты. После этого приговор суда прозвучал недостаточно внушительно. Сперва Поль признал себя виновным по всем пунктам, несмотря на уговоры адвоката, но потом несколько оживился и сделал слабую попытку защититься, когда судья предупредил его, что за подобные преступления закон предусматривает наказание плетьми. Впрочем, суд был скучен. Поттс, главный свидетель обвинения, был несгибаем и под конец удостоился благосклонного отзыва судьи; защита же не смогла представить никаких аргументов в пользу обвиняемого, кроме его примерного поведения в прошлом; имя Марго Бест-Четвинд не упоминалось, хотя в заключительном слове судья и сказал, что «всем известны наглость и бессердечие, с которыми — буквально накануне ареста за это позорнейшее из преступлений — обвиняемый готовился вступить в брак с лицом, чье имя украшает историю Британии, и замарать в пучине порока даму безупречной репутации, редкой красоты и выдающегося общественного положения. Справедливый гнев общества, — сказал далее судья, — вот что ждет тех неустойчивых и невоздержанных людей, которые черпают наслаждение на греховном рынке живого товара, и по сей день пятнающем лик нашей цивилизации; но для самих торговцев, этих вампиров, которые питаются падалью и отбросами человечества, общество уготовило безжалостную кару».

Итак, Поль очутился в тюрьме, а в газетах, теперь уже не на самом видном месте, появились заголовки: «Приговор великосветскому жениху» и «Мнение присяжных о вампирах». Для широкой публики тем дело и кончилось.

Впрочем, еще до суда произошел разговор, заслуживающий внимания всех тех, кто интересуется путаными событиями, в которых известную роль сыграл Поль Пеннифезер. Незадолго до процесса в камеру Поля явился Питер Бест-Четвинд.

— Привет! — сказал Поль.

— Привет, Поль, — кивнул ему Питер. — Мама просила, чтобы я к тебе зашел. Она велела узнать, приносят ли тебе обеды — за них заплачено. Думаю, все очень вкусно: заказывал-то я. Мне казалось, что тебе захочется чего-нибудь полегче, не слишком сытного…

— Обеды превосходны, — ответил Поль. — А как Марго?

— Я, собственно, затем и пришел. Марго уехала.

— Куда?

— На Корфу. Совсем одна. Это я ее заставил — она хотела прийти на суд. Сам понимаешь, газетчики и знакомые нам проходу не давали. Ты на нее не сердишься, а, Поль? Да, вот еще что! Полицейский нас не услышит? Вот какое дело. Помнишь этого старикашку, Контроверса? Он теперь министр внутренних дел. Явился он к маме — прямо как в романах Оппенгейма[82] — и сказал, что, если она за него пойдет, он тебя вызволит. Видно, романов начитался. Мама думает: может, он и прав, и хочет узнать твое мнение. Она-то считает, что сама во всем виновата, и, чтобы помочь, пойдет на что угодно и куда угодно — только не в тюрьму, разумеется. Вообрази себе маму — в тюрьме! Так выходить ей за Контроверса? Тогда тебя выпустят. Или ждать, пока ты сам не выйдешь и на ней не женишься? Вопрос стоит ребром.

Поль вспомнил профессора Силена: «Лет через десять она начнет барахлить», — но сказал:

— Лучше пусть ждет.

— Я так и знал, что ты так скажешь. Поль, я ужасно рад. Мама еще говорит: «Мы с ним оба знаем, как и чем я могу его за все это отблагодарить». Ее собственные слова. Тебе ведь дадут не больше года, а?

— Да уж конечно не больше, — ответил Поль.

Его приговорили к семи годам тюремного заключения. «Лет через десять она начнет барахлить», — повторял он, пока трясся в «черном вороне» по дороге в Блекстонскую тюрьму.

* * *

В тюрьме Поль сразу же встретил множество людей, среди которых оказалось и несколько старых знакомых. Первым, кого он увидел, был надзиратель с дегенеративным лбом и злобными повадками. Он с грехом пополам записал фамилию Поля в регистрационную книгу и отвел его в камеру. Судя по всему, надзиратель был в курсе газетных новостей.

— Что, не похоже на «Ритц»? — спросил он. — Мы таких субчиков не любим, понял? Мы их живо берем в оборот. Живо выбьем у тебя «Ритц» из головы, альфонс ты эдакий.

Однако тут он ошибся, ибо через минуту перед Полем предстал Филбрик. Правда, арестантская куртка была ему велика, а щеки поросли щетиной, но манеры у Филбрика были по-прежнему великосветские.

— Я так и знал, что скоро мы увидимся вновь, — заявил он. — Меня, по знакомству, определили банщиком. Для вас я придержал лучшие штаны и замечательную куртку — без единой вошки!

Он бросил на лавку стопку белья. На белье стояли штампы в виде большой черной стрелы. Вернулся надзиратель, и за ним — другой, очевидно, его начальник. Вдвоем они старательно описали все, что было на Поле.

— Туфли коричневые, одна пара. Носки фасонные, одна пара. Помочи черные шелковые, одна пара, — монотонно вещал надзиратель. — В жизни не видел, чтобы на одном человеке было столько барахла!

Не раз они останавливались и спорили, как пишется то одно, то другое слово, так что опись продолжалась довольно долго.

— Портсигар белого металла, с двумя сигаретами. Часы белого металла. Булавка для галстука, фасонная.

Знал бы надзиратель, что Марго выложила за эту булавку куда больше, чем он зарабатывал за год!

— Запонки костяные, одна пара. Запонки для манжет, фасонные.

Надзиратели недоуменно разглядывали золоченое кольцо для сигар, подарок шафера.

— Чего это?

— Это для сигар.

— Ишь язык распустил! — возмутился надзиратель и шлепнул Поля по голове туфлями, которые в тот момент держал в руках. — Запиши: инструмент. Ну, вот и все! — подытожил ой. — У тебя есть вставные зубы? Тебе разрешается оставить их при себе — мы только запишем.

— Нет, — ответил Поль.

— Имеется ли суспензорий или иные гигиенические