Он лукаво взглянул на нее.

— Скорее, свою смерть, но, может быть, еще не сейчас.

Они вернулись к остальным. Отряд сел на коней и повернул обратно на юг, проехал немного, потом снова повернул на восток и совершал набеги в тех краях в течение той весны и лета, вдали от отступающей армии Ашариаса.

Это спасло им жизнь. Они ничего не знали наверняка, они повиновались инстинкту одного человека, но летописец иногда способен это понять, после, когда будет создавать свое повествование.

Сердары отступающей армии османов действительно в отчаянии искали способа умилостивить двор и спасти собственную жизнь. Один из них вспомнил, что банда тракезийских мятежников Скандира бесчинствует вдоль главной дороги с востока на запад, грабит их припасы, истребляет посланных против них солдат. Четыре отряда по двести человек в каждом отправили, чтобы допросить жителей деревень и обшарить местность в поисках ее следов. Найти и убить человека по имени Скандир, сделать то, что им не удавалось в течение двадцати пяти лет.

Людей допросили. Состояние армии нельзя было назвать спокойным. Некоторые из допрошенных умерли, некоторые выжили, хоть их состояние не обязательно осталось прежним. Священника — джадита, который вел себя вызывающе, — повесили у придорожного святилища к востоку от того места, где мятежник некоторое время назад дрался с посланным против него отрядом.

Никто ничего не знал. Никто его не видел. Кажется, Скандир после того боя отправился на юг. Он должен быть там, говорили все. Никто не стал бы врать ради этого человека, говорили они. Где бы он ни появлялся, от него одни неприятности.

Вероятно, это было правдой. А юг, Тракезия, представлял собой огромное, дикое, пустое, опасное пространство, еще не до конца покоренное Ашаром. Отряды входили в состав армии, которой приказали вернуться в свои казармы, а командирам велели ехать в Ашариас.

Никто из офицеров, командующих поисками, не думал, что им лично грозит опасность — она грозила сердарам. Можно даже ожидать повышения по службе, когда казнят старших командиров. Они повернули обратно, все четыре отряда, и кавалерия, и пехота.

Повешенного сняли деревенские жители и другие священники через два дня, когда почувствовали, что уже ничем не рискуют. Его похоронили с подобающими обрядами позади святилища, еще одного маленького человека в этом мире, еще одну жертву войны.

Даница Градек оставалась с Раской Трипоном до конца, который наступил через два с небольшим года, и даже в той же самой деревне.

У него начались головокружения, иногда ему становилось трудно дышать. Один раз он упал с коня. Была осень, не сезон для кампаний, а армии османов в то время яростно сражались на востоке, после перемен при дворе и в результате восстания среди восточных племен, которые никогда не признавали власть Ашариаса.

Рассудили, что будет безопасно отвезти его на север.

Четверо из их банды проводили его в ту деревню, где, по его словам, жила единственная целительница, которой он доверял. Когда-то она была его любовницей. Даница уже это знала. И женщину тоже помнила.

Человек, известный тогда и после как Скандир, умер в том доме. Не в комнате для больных, а на собственной кровати целительницы, ясным и ветреным утром, когда начали опадать красно-золотые листья. Две женщины держали его за руки, одна молодая, другая старая, и обе горевали.

— Никогда не думал, что умру на постели, — были его последние слова. — Думаю, я послужил Джаду. О некоторых вещах я сожалею.

В ту ночь они соорудили для него погребальный костер, чтобы османы никогда не узнали, что он был здесь, и чтобы нигде не было его могилы, которую могли бы осквернить. Даже для того, чтобы люди могли верить, что он еще живет где-нибудь в спокойной, дикой местности, рыжебородый, скачет на коне, высокий и суровый, яростно несгибаемый, и сражается с наступившими переменами, в память о Сарантии.

Перед смертью он отдал свое кольцо Данице.

Она еще на один сезон осталась с остатками его банды на юге. К тому времени она уже стала ценным ее членом, но прежде этих людей удерживала вместе сила и воля их вожака, а теперь они разбрелись в разные стороны, как разлетаются листья, как расходятся пути людей.

Она отправилась на север одна, вместе со своим псом, оставив позади рассказы и воспоминания о времени, проведенном ею на юге. Некоторых новорожденных девочек в те годы называли Даницами, хотя такое имя было неизвестно в Тракезии до того, как она побывала там со Скандиром.

* * *

Невен на протяжении зимы жил на четырех фермах, чтобы научиться бегло говорить на языке Саврадии, — так он себе сказал. И еще зимой было трудно путешествовать в этой части света. Северный ветер налетал и кусался, как отощавший волк. Выпадал снег, и в темноте выли голодные волки. В ясные ночи луны и зимние звезды сверкали сильно и ярко. Речка к югу от них замерзла. Он раньше никогда такого не видел. Ее можно было перейти по льду.

Язык не представлял для него трудности. Он напомнил себе, что это был первый язык, на котором он заговорил. У него не осталось об этом воспоминаний, но те сказки, которые мать или сестра рассказывали ему, должны были звучать на языке Саврадии. Теперь он хотел владеть им в совершенстве. Он не мог бы внятно объяснить почему, и в какой-то момент начал спрашивать себя, не потому ли медлит, что боится следующего шага.

Когда Невен это осознал, он понял, что пора уходить.

В дополнение к этому, он осознал, что из-за него на ферме возникла проблема, а он этого не хотел. Эти люди были добры к нему. Он много работал, но не всегда люди бывают за это к тебе добры.

— Если когда-нибудь хоть пальцем тронешь мою дочь, — сказал Зорзи (довольно мягко), когда он в первый раз предложил, что останется и поработает с ними, — мне придется тебя убить.

— Думаю, вы не сможете это сделать, — ответил Невен, тоже мягко, — но я никогда ее не трону. Даю вам слово.

На мгновение возникло напряжение, когда он так сказал, потом Зорзи рассмеялся и сказал:

— Этого мне хватит.

Один из братьев (старший, Мавро) прищурился и посмотрел на Невена, но со временем он довольно легко поладил с Мавро, со всеми тремя мужчинами.

Милена — дело другое. Он ни разу не сделал ничего, что могло бы ее оскорбить (или ее семью), и он еще в самом начале понял, что между ее отцом и Йорьо, которому принадлежала одна из ферм, и у которого есть сын по имени Димитар, идут переговоры.

Это не касалось Невена, только вот Милена, кажется, хотела, чтобы это его касалось. Он ей нравился. Она была очень хорошенькая, сильная и трудолюбивая. Она задавала ему вопросы о мире, о нем самом. Милена хотела все знать.

Ему удавалось уклоняться от ответов на вопросы о своей собственной жизни. Он только сказал, что пришел с востока, и у него есть «причины», почему он направляется на юго-запад. Он это подчеркнул: он пойдет дальше. Милена все время задавала вопросы, за столом и в поле, или находила его в конце рабочего дня просто для того, чтобы поговорить.