В дверь постучали. Так и не обзавелись звонком в Ворончихинском доме. На пороге стоял взлохмаченный парень, за его спиной, у тына, велосипед. Студент-разносчик почтовых телеграмм.

— Откуда телеграмма?

— Из Геленджика.

Текст, который прочитали все и даже, казалось, неграмотный Коленька, был таков: «Мама. Я уехал за границу. Надолго. Береги себя. Целую, Алексей.»

В бараке Ворончихиных вкусно пахнет блинами.

XIII

Это опять был пустой гараж. Пристроенный к жилому дому. Здесь чувствовалась некая домашность: старенькая одежда на крючках, лопата, грабли, литовка, соломенная шляпа, детский велосипед. Мустафа предоставил Алексею относительные удобства, снял пластырь с лица, дал лаваш и бутылку минеральной воды. Руки у Алексея оставались по-прежнему связанными скотчем, но протянуть ко рту еду и воду он все же мог.

— Мустафа, ты умный человек, — навязывался Алексей. — Тебе не нужна моя жизнь, тебе нужны деньги.

— Много денег! — рассмеялся весельчак Мустафа, стоя над Алексеем, которому отвел в гараже угол с полосатым грязным матрасом.

— Зачем тебе отправлять меня в Чечню? Ты получишь деньги здесь.

— Сколько?

— Я отдам тебе все, что у меня есть, до последней копейки.

— Копейки мне не нужны!

— До последнего доллара! — поправился Алексей. — Мустафа, я хочу с тобой по-честному. Как говорят ваши горцы: с барана нельзя содрать две шкуры. У человека нельзя отнять больше, чем он имеет… Я отдам тебе трехкомнатную квартиру в Москве и дом на Кипре. Это много, очень много денег…

Мустафа ухмыльнулся. Алексей догадался, что чеченец чуть-чуть клюнул, но доверия еще нет.

— Когда я получу деньги?

— Деньги привезет моя секретарша. Она срочно продаст квартиру, заложит дом… Мне надо отправить ей нотариальную доверенность…

— Секретарша красивая?

— Очень красивая!

— Как ее зовут?

— Анжелика… Кино такое есть про Анжелику. Помнишь? Моя секретарша красивей той актрисы… Если ты меня, Мустафа, отпустишь, я дам тебе возможность полюбить мою секретаршу.

Мустафа смотрел на него ошеломленно и подозрительно.

— Да, Мустафа! Я пожертвую тебе свою молоденькую секретаршу. Отдам все деньги. Но расстанемся здесь. Нечего мне делать в вашей Чечне… Сними с моих рук, пожалуйста, этот клейстер. Куда я убегу? У меня ни денег, ни документов. Ни одежды нормальной.

— Ложись спать, чучел! — наконец грубо сказал Мустафа. — Во дворе овчарка. Тихо веди себя. Вздумаешь бежать, пристрелю тебя как вора.

— Когда я смогу позвонить в Москву?

— Когда будешь в горах, — рассмеялся Мустафа.

Ночью Алексей спал урывками, мерз, ежился на матраце, думал… Ведь должно было что-то произойти, ведь что-то нарывало по всей России. Вся страна как большой чирей, в котором скопился гной. А Чечня — это вскрытый нарыв. В чем виноваты чеченцы? Не понять. Они вовсе не виноваты! Разве можно осуждать чеченца за то, что он чеченец, еврея за то, что он еврей, русского за то, что он русский раздолбай?

Алексей ежеминутно думал о побеге. Все, что можно было осмотреть в гараже, он осмотрел, все, что можно было ощупать, — ощупал. Гаражные ворота крепки. Злой пес — было слыхать — ходил по двору, огрызался на шумы, чесался, поскуливал. О полотно литовки вполне можно было распороть скотч, высвободить руки. Потом придать видимость, будто руки по-прежнему связаны…

— Как же вы сбежали от них, Лешенька? — расспрашивала Рада, ставя перед нежданным гостем чашку с чаем, терпко пахнущим бергамотом.

Алексей сидел в костюмерной театра, нагой, под простынкой, скинув с себя грязную, пропахшую бомжатскими ароматами одежду. Дрожал от холода.

— Вот вам балахон царя Клавдия. — Рада накинула ему на плечи черную бархатную тунику шекспировского персонажа.

— Сладкая жизнь имеет силу завораживать людей. Даже мечта о ней — это уже приворот. Особенно для жадных. — Алексей с голодухи уплетал за обе щеки угощенческое печенье и с удовольствием пил горячий чай, подбавлял в чашку сахару, быстро размешивал ложечкой. — Мой чеченец, может, и не был жадюгой, но, похоже, нюхал кокаин… Как говорит мой знакомый журналист Ляжка…

— Ляжка?

— Палкин-Комаровский! Вся беда в том, что русские пьют на работе. Оказалось, грешат не только русские. Мустафа на работе нюхал кокаин… — Алексей зло выдохнул: — Теперь пусть сам поваляется на грязном матрасе с заклеенным ртом и со связанными конечностями. Чучел! Собаку только жалко. Пришлось поддеть…

— Может, милицию вызвать, Лешенька?

— Ни в коем случае! Если я попаду в милицию, то опять вернусь к бандитам. Менты с ними в связке.

Костюмерша замерла, побледнела.

— Не беспокойтесь, Рада! — улыбнулся Алексей. — Я не привел за собой хвост. Только уйти мне отсюда нужно в каком-нибудь неприметном армячишке. Да шляпу бы…

— Вы же в театре, Лешенька! Это мир перевоплощения.

— И еще, Рада, — Алексей снял с руки часы. Часы у него уцелели чудом, вместе с запястьем бандиты запаковали их скотчем. — Отнесите часы в ломбард. Они дорогие, швейцарские. Выкупать потом не надо…

Из театра вышел пожилой человек с сероватой растрепанной бородой и усами, в соломенной шляпе, в темных очках, в длинном плаще защитного болотного цвета, с этюдником на плече… Бандиты, менты, местная чеченская мафия будут искать его на авто- и на железнодорожном вокзалах, у автобусов и электричек в направлении на север — к Москве. Нет, он отправится дальше, на юг, в Геленджик, в Туапсе. По морю. Опасаться нечего. Кто подумает, что обтрепанный полустарик с драненькой бородкой, в кедах, спортивных брюках, в допотопном плаще мышиного цвета, с этюдником на плече, тот самый прощелыга из Москвы, который хотел заполучить полулегальный груз в миллионы долларов! Вот она, сила искусства!

Алексей не спеша, переваливаясь по-стариковски, шагал по улице и в самом деле чувствовал себя художником-маринистом, приехавшим в сию благодатную сентябрьскую пору порисовать морские закаты. В этюднике, которым обеспечила его Рада, лежало несколько листов ватмана и тройка обычных карандашей. Пожалуй, надо купить акварельные краски и кисти. Нет, лучше лишний раз не светиться в общественных местах. К тому же он ни черта не соображает в красках и кистях для настоящих художников.

До Геленджика он добрался без приключений. Из Геленджика звонил по всем телефонам своей компании — они молчали. Наконец удалось выйти по домашнему телефону на финдиректора Глеба Миткова.

Глеб говорил взбудораженно, торопливо, он куда-то опаздывал:

— Контора опечатана. На нее напали… Осипа взорвали в машине. Дениса убили… Тут ходят слухи. В общем есть версия, Леша, что ты все подстроил и сам сбежал с деньгами за границу…