Алексей пробовал вырваться из пут скотча, прыгать на стуле, раскачиваться из стороны в сторону. Безрезультатно. Ни одной светлой щелки для спасения не прорезалось.

Неужели Осип его подставил? Нет, он не мог! Это чушь! Но почему он ему не всё рассказал? В чем «туфтятина» этого Малины? Алексей покосился на мертвого, покрытого мутным пластиковым мешком, вспомнил, как попутчик накануне уплетал за обе щеки. Зачем столько жрал, а? Малина? Не пригодилось ведь!

Он опять возился со стулом, весь в пыли, грязи. И уже — в моче…

В гараже появились двое парней в коротких черных куртках из тонкой лоснящейся кожи. Они были очень похожи. Наверное, близнецы. Сперва они попыхтели над трупом Малины, по очереди пробуя снять с пальца убитого громоздкую печатку. В конце концов сняли, отрубив найденными в гараже зубилом и молотком мертвому Малине палец. Потом стали упаковывать труп — сперва в простыню из целлофана, потом в большой полотняный мешок. Время от времени они закуривали и общались. На Алексея не обращали внимания, сразу предупредив:

— Тихо ты, жлоб! Башку снесем!

Алексей сидел, как статуя.

Говорили они негромко, но многое Алексей разобрал:

— Крови напустили.

— Ты цаца, что ли? Крови боишься?

— Пачкаться не хочу.

— Ведро песку надо принести. Пятна засыпать… В Москве-то как вышло?

— Кошка не виноват. Он минировать умеет…

— Хотели только машину взорвать. А вышло — с хозяином. Еще прицепом охранника, говорят, грохнули.

— Кошка ни при чем. Связь подвела.

— Связь у нас в России — гниль! Помнишь, тогда на яхте тоже пролопушили. Рация сдохла.

— Помню. Я тогда, у богача этого, у азера, первый раз текилу попробовал. Крепкая, зараза.

— Ее пить надо уметь. С солью.

Они, пыхтя, волоком вытащили из гаража труп Малины. Один из парней вернулся с ведром песка, детским надломленным алюминиевым совком стал забрасывать на полу уже повысохшие лужицы крови. Алексей осмелился подергаться на стуле, привлечь внимание.

— Чего тебе? — рыкнул на него парень.

Алексей замотал головой. Парень подошел, приотодрал с его лица пластырь:

— Чего?

— Ребята, воды дайте!

Парень тут же обратно заклеил Алексею рот. Злобно ухмыльнулся:

— Тебе, может, бабу голую сюда и ящик водки?

Он зачем-то сильно толкнул заложника в плечо, и тот вместе со стулом свалился на пол.

За сегодняшний день Алексей Ворончихин уже не первый раз лежал на полу, униженный и битый. Он лежал и гневно, с изматывающей яростью думал, мысленно кипятился не от собственной боли и унижения, а от боли и унижения за свою страну… Как-то разом, будто прорвало плотину, обвалились худые мысли по поводу выживания нации. Нет, Россия исчезнет не по вине американцев или китайцев, сионистов или ортодоксальных мусульман — им никогда не завоевать, не выжечь русского народа, Россия загнется от рук собственных ублюдков, от пьяни, воров, казнокрадов, — от скотов, которые предадут любого соплеменника… Не надо никаких войн, ядерных бомб — дать на время волю подонкам, и всё: потом несчастную страну оберут до нитки и растащат по кусочкам любые шакалы…

А ведь они русские, русские сволочи! И Фома, и Кузен, и Лысый, и продажный мент Кудрявый! И куртки кожаные, черные! Что бандиты — что в свое время комиссары. Комиссары в кожаных плащах орудовали, нынче бандиты в кожаных куртках шуруют. Лиходеи кожу любят! Она для них как вторая шкура. Как знак, как мета подлой натуры. Они творят даже не ради выгоды и поживы — ради паскудного удовольствия: кого-то помучить — им в кайф…

С такими уничижительными русофобскими мыслями застал Алексея чеченец Мустафа. Дверь отворилась, плеснул солнечный свет, и в гараж вошел молодой человек в темном костюме, белой рубашке, усатый и веселый. Вместе с ним опять мент, Кудрявый.

— Абасался, чучел? — засмеялся Мустафа, когда сверху оглядел Алексея. Чучел, должно быть, обозначало «чучело» на чеченский лад.

Кудрявый ножом перерезал ленты скотча, высвободил пленника со стула.

В глазах чеченца Алексей признал, кроме насмешливости, особый блеск — так весело блестят глаза у тех, кто балуется наркотиками. Теперь вот он, этот Мустафа, и есть — хозяин его судьбы! Мустафа поднял носовой платок с пола и обтер им свои черные туфли. Алексей начал мычать. Мустафа сорвал с его лица онемляющий пластырь.

— Прежде чем куда-то ехать, я хочу с вами поговорить без посторонних.

— Мустафа! — пресек Кудрявый. — Фома приказал отдать его тебе. Шабаш! Сваливайте! Дела будете солить дома.

Алексею опять пришлось умолкнуть — с заклеенным ртом.

У гаража стоял поезженный черный БМВ Мустафы. Щурясь от лучей закатного, надгоризонтного солнца, Алексей присогнувшись, все так же со связанными перед собой руками, вышел из гаража, пошел было к дверце машины. Мустафа рассмеялся:

— Ты куда, чучел? Твое место здесь. — Он открыл багажник.

Алексей забрался в автомобильный чулан, скрючился, поджал колени. Крышка над ним дребезгливо захлопнулась. Машина тронулась. Пахло бензином, маслом, резиной покрышек, дорожной пылью, — дышать было трудно. Алексея прошиб пот. Вдруг тряхануло на кочке, что-то резко уперлось в бок — в глазах искры.

Весь мир, казалось, съехал с катушек, очумел. Где, в чем смысл жизни? Кругом идут люди, гудят машины, мигают на перекрестках светофоры, торчат гаишники. И никому невдомек, что в багажнике лежит будущий кавказский пленник… Не было, не могло быть сейчас никакого ни гражданского права, ни Божьего! Ни Христос, ни Аллах, ни человеческий здравый смысл, ни гражданский закон — ничто из этого не двигало миром. Прихоть и расчет бандита — превыше всего. Превыше всего шесть граммов свинца в пуле к пистолету Макарова…

Алексей чувствовал, как разнесло губы, опух нос, запухал и правый глаз, наливалось подглазье. Еще недавно, суток не минуло, он сидел в бизнес-классе самолета кум-кумом, барин-барином, «клеил» стюардессу Юлию. Расточал комплименты. Держал в руках набитый долларами чемоданчик. С ним сидел Григорий Малина. Теперь его нет. Уже нет! Значит, не всё так уж и погано. Надо найти просвет и в этот просвет просочиться. Собраться с мыслями.

В действиях бандитов нет твердой логики, последовательности и трезвого расчета. Они предают друг друга, жадничают, действуют с показной жестокостью. Они не доводят дело до конца. В их промысле всегда будто бы заложен шанс провала. Это их не удивляет. Сорвалась рыба ну и… Проехали… Им нужны деньги сегодня, сейчас! Что будет завтра и наступит ли это завтра — им как будто до фени… Надо изменить расклад, в котором они держат его за жирного зайца.

Опять встряска, толчок в бок, опять — искры из глаз. Отдышался, снова прошиб пот.

Нечаянно, осененно — здесь, в душном багажнике, скрюченный Алексей вспомнил Наталью. В Новороссийске живет и работает костюмером в театре ее родная сестра Рада. Она гостила когда-то у них в Москве. Но чем может помочь нищая театралка Рада? Как до нее добраться? Мысли про Наталью привели его и к режиссеру Гордейчикову из московского «Свободного театра». Наталья была в труппе театра и в конце концов спуталась с этим режиссером. Патлатый, обросший как леший, прокуренный и небрежный до вызывающей небрежности, Гордейчиков мнил себя гением, искал неожиданные, эксцентрические ходы в известных классических пьесах. На все лады коверкал Шекспира, Гоголя, Чехова. Репетиции проводил ночью, чтобы актеры дурели от бессонницы, впадали в транс, в истерику, и в этом состоянии вытворяли что-нибудь «сверх-, экстра-, супер-…» Он с жаром настропалял труппу. Надо сломать зрителя! Подкупить, обмануть, изнасиловать, пусть он потащится за театром… Это как девственницу уламывать… Признавайся в любви, обещай золотые горы, а когда дело вышло — ты победитель! «Не колышет, что она осталась в дурах! По барабану, что у нее платье в крови! Победа в том, что оно уже в крови!» Трюкач режиссер, психолог пройдоха… А ведь он прав! Надо запутать Мустафу! Подольститься, подкупить, наобещать с три короба…