милой Лины, говорившей ему: «Бэдицэ капитанушко, почему ты не идешь ко мне?..»

Капитан Георгицэ застонал. В голове ясно прозвучало: «Неужто смерть?» Капитан напрягся, стараясь поднять голову. И тогда все исчезло — и воды, и прекрасная лужайка, по которой они струились, и образ славной девушки. Глаза его раскрылись. По гриве коня стекали узкие алые ручейки. Георгицэ содрогнулся. Если турки заметят, что он жив, его зарубят. Он в ужасе поднял голову. Умный конь осторожно ступал среди трупов. Никого не было вокруг, одни мертвецы. Возле груды тел, истекши кровью, лежал Костаке Фэуряну. Где-то послышался топот копыт. Георгицэ спешился, поднял старика на руки, положил его поперёк холки коня, сел сам в седло и погнал жеребца к лесу. Способность рассуждать все еще не возвращалась к нему, охвативший его ужас не ослаблял хватки. Только бы добраться до леса. Только бы уйти от преследования. Но смерть спешила за ним по пятам, тянулась к нему острой косой. Копыта вражьих коней гремели все ближе. Их было много. Они в него целятся, наверно... Жив ли я еще? Где же моя сабля! Сабли нет! Тесак на месте, у пояса. Не могу его вытащить, мешает старик! Бежать, бежать! Не хочу умирать!

— Капитан! Капитан Георгицэ, постой! Погоди!

Это уже ему не почудилось. Георгицэ остановился. Рядом был мастер Маня.

— Куда ты так спешишь, капитан? — спросил он. — Турки отступили к оврагам.

Георгицэ сошел с коня. Снял тело Костаке Фэуряну, положил его на землю, подложил под голову кушму. Старый воин был бездыханным. Молча стиснув зубы, капитан повернулся к мастеру Мане и ударил его по щеке. Мастер Маня, встав на колени в ногах покойника, ничего не сказал.

2

Луна заблудилась за краем земли. Ждать более было нельзя. Русские и молдавские полки — пехота, кавалерия и пушки — под кровом темноты отходили обратно, к северу. Войска Репнина подошли к Станилештам и там остановились. Остальная часть армии, рвавшаяся вперед под командованием Петра и Кантемира, была слишком малочисленной, чтобы сразиться с главными силами осман. Надо было еще до зари соединиться с Репниным.

Руки всадников были напряжены, готовые каждый миг натянуть поводья. Если конь ступит в яму или нору и не натянешь в то же мгновение поводья — можешь вылететь из седла вперед, между его ушами. Пехота шагом мерила дорогу. Воины тянулись длинными колоннами, впереди шли самые бывалые бойцы. Петр строго приказал быть все время начеку, не рассеиваться, не зажигать огня, не стрелять. И полки двигались без шума под мерцанием ярких звезд. Лишь изредка где-то хлопал бич, подгонявший упряжку пушки или телеги с провизией или заболевшими. Чертыхался солдат, споткнувшийся о кочку. По всей округе шуршали шаги и слышался равномерный шум колес.

Петр расположился в карете и, казалось, дремал. Порой сон охватывал его по-настоящему, и тогда голова царя валилась на плечо Кантемира, ехавшего с ним вместе.

Позади внезапно послышались крики, поднялась суматоха. Раздались выстрелы. Петр встрепенулся, толкнул легкую дверцу и спросил:

— Что там?

— Догнали нас турки, господин бомбардир, — ответил из тьмы чей-то мощный голос. — Кусают за хвост...

Кучер хлестнул коней, колеса зазвенели торопливее.

Турки почуяли отступление армии и непрестанно били по арьергарду, терявшему людей, коней и возы. Но к утру на равнине, в направлении Станилешт, показались полки Репнина. Командующий приказал пехоте занять позиции по правилам, оправдавшим себя в других кампаниях. Вырыть окопы и устроить частоколы. Сам он, затянутый в доспехи, в сверкающем шлеме, бросался то в одну сторону, то в другую, покрикивая на нерадивых, наказывая медлительных, отдавая приказания офицерам.

Когда конница смешалась с пехотой, поднялась невиданная суматоха и неразбериха. Бегали туда-сюда генералы, суетились полковники и поручики, крича и награждая тумаками подчиненных, расталкивая их по назначенным местам.

Петр спокойно пересек бурлящую толпу. Царь по опыту знал, что скоро все утихнет. Каждый найдет свое место, и беспорядку придет конец. Петр Алексеевич направился к крутому холмику, на который взобрался перед тем Репнин. Он знал бывалого, преданного и умного воеводу и во всем ему доверял.

— Где Долгорукий? Почему не видать поляков?

— Не могу знать, государь, — ответил Репнин, щуря проницательные маленькие глазки.

— Посылали к ним гонцов?

— Посылал, да не вернулись. Может быть, помешали татары. Смотрите, ваше величество: турки переправились через реку, вверху...

Петр устремил взор к прутским водам, к болотам в тылу пехоты. И увидел тьму турок внизу, вдоль реки. Османы атаковали оставшихся, не успевших укрыться за частоколами. Началась яростная схватка. Шереметев и его воины умело защищались, сдерживая неприятеля.

Внимательно следя за боем, Репнин оценил положение. Спустившись с холма, генерал сел на коня, вытащил левой рукой пистолет, правой — саблю. И бросился во главе отряда драгун на помощь к Шереметеву.

3

Бой утих только под вечер. Солдаты, покрытые кровью и сраженные усталостью, повалились на отдых на сухую землю. Стали грызть почерневшие сухари. Кто смог — подобрался к кухням и хлебал пустые щи. Отовсюду слышался кашель: одни наглотались порохового дыма и пыли, другие хворали. Кавалеристы старались подкормить истощенных и изголодавшихся скакунов: выпасали их на жухлой траве, добывали им где могли сено и зерно. Полковые врачи возились с ранеными и заболевшими. Похоронные команды сносили убитых, которых удалось собрать на поле сражения, и предавали их земле под молитвы и песнопения войсковых попов, неустанно размахивавших кадилами.

Капитан Георгицэ растянулся на куче хвороста, близ господских шатров, и положил голову на ладони. Тело ломило от усталости, голова налилась тяжестью. Болели руки, вовсю потрудившиеся в рубке с янычарами. Он не пошевелился, когда к его плечу привалился Иван Пшеничников. Георгицэ вздрогнул лишь тогда, когда Пшеничников с силой тряхнул его за локоть.

— Спишь, господин капитан?

Георгицэ приподнялся, поглядел на приятеля со скорбью мокрыми от слез глазами.

— Что такое смерть? — спросил он с грустным упреком неведомо кому. — Почему мы ее боимся, зачем от нее бежим?

Иван Пшеничников помолчал в раздумье.

— Такими уж мы созданы, — ответил он. — Одни святые ее не страшатся. Нам же следует бояться смерти, ибо она всегда рядом. Похоронил ты нынче тестя, коего любил. Я видел это и заплакал в душе. — И уже другим голосом добавил: — Только хватит