подобрался к Стародубу и сжег его. Но на него вышли отряды из соседних городов, растрепали и вышибли со своей земли. Впрочем, Батория эти поражения не слишком волновали — вспомогательные войска свое дело сделали, отвлекли русских.

Вдобавок и шведы приспособились пользоваться ситуацией. В прошлом году полезли на Нарву — и поплатились. Сейчас выждали, когда все царские силы оказались заняты против Батория. Подкрепить гарнизоны в Прибалтике стало нечем. Не предпринимая больших операций, шведы начали брать здешние крепости по очереди. Сперва обложили замок Падис. Горстка защитников под командованием Данилы Чихачева стойко отражала атаки. Оставшись без продовольствия, воины поели собак, кошек. Шведы ворвались, когда они совсем ослабли от голода, нашли в замке «не людей, а тени» [707]. Казнили всех, кроме князя Сицкого (за князя можно было получить большой выкуп).

В Везенберге гарнизон был гораздо больше — тысяча московских стрельцов. Мог держаться долго. Но это были уже не те отборные московские стрельцы, которые полегли при Молодях. Это были новобранцы. Они предпочли договориться и сдали город. За это им позволили уйти, но заставили оставить противнику и оружие, и все пожитки. С собой разрешили взять лишь иконы, да и то без окладов [707]. (Медные оклады, в отличие от самих икон, представляли для жадных шведов ценность.) Всего 3 года назад Россия торжествовала, а в 1580 г. опять балансировала на грани катастрофы. Куда склонится этот шаткий баланс, должен был решить следующий год.

Глава 31

Решающая битва

В сентябре 1580 г. Иван Васильевич вступил в брак. Одновременно женил сына Федора. Конечно же, мы опять сталкиваемся с обвинениями в несвоевременности такого шага «во дни горестые для России», легкомыслии, эгоизме [707]. Но отметим совпадение. В 1571–1572 г. бракосочетания Царя с отравленной Марфой Собакиной и Анной Колтовской тоже осуществлялись в критической ситуации для нашей страны. Случайно ли это? Разумеется, нет. Именно в труднейший момент, накануне решающей схватки это признавалось своевременным и необходимым. Государь показывал подданным, что твердо уповает на Бога, вверяет Ему себя и свою семью. В преддверии грядущих испытаний он старался укрепить династию новыми детьми на случай, если погибнет с двумя сыновьями.

Известно и обвинение, что брак, пятый или шестой, был незаконным, и царь вступил в него уже «без всякого церковного разрешения» [707], перестал обращать внимание на духовенство. Но это невозможно, ведь в XVI в. брак мог быть только церковным. Историк Б.Н. Флоря обратил внимание, что «в отношениях царя и Церкви не все обстояло именно так», приведя в доказательство записки иезуита Поссевино, посетившего Ивана Грозного в 1581–1582 г. Он упоминал о царском духовнике: «Хотя государь исповедуется ему в грехах, однако не принимает больше Причастия, так как по их законам не позволено вкушать Тела Христова тому, кто женат больше трех раз» [708]. То есть, духовенство этот вопрос рассматривало, и на царя была наложена епитимья. Значит, и разрешение Церкви на брак было дано!

В этой и некоторых других неясностях сыграло роль немаловажное обстоятельство. В официальном российском летописании существует обрыв. Известные списки Лицевого свода или Царственного летописца доведены только до 1567 г. В XVIII в. этот свод хранился в библиотеке Печатного двора, был разъят на отдельные тома, потом они каким-то образом оказались во владении частных лиц. Предполагают, что часть Царственного летописца, относящаяся к дальнейшему правлению Ивана Грозного, утрачена. И вот тут уже возникают подозрения, что утрачена она была совсем не случайно. Выпали как раз расследование измены Владимира Старицкого и новгородской верхушки, последующих заговоров. Что и дало возможность заполнять «пустоту» клеветой Курбского, иностранцев, оппозиционных частных летописцев.

Есть ли подтверждения, что царь все-таки получил благословение Церкви на свой брак в 1580 г.? Косвенное — есть. Оршанский староста Филон Кмита вел разведку через своих агентов в России, опрашивал пленных, перебежчиков. В августе 1580 г. он получил сообщения, что Иван Васильевич «приказал собраться владыкам, митрополиту со всей той земли, просил у них прощения, признаваясь в грехах своих и смиряясь перед Богом» [709]. Причины соборного покаяния государя были информаторам Кмиты неизвестны, и гадают, что Иван Грозный видел в поражениях кару Небесную за свои «злодеяния», спешил умилостивить Господа.

Да, Иван Васильевич не хуже, а лучше других знал, что он, как и все смертные, грешен. Знал и то, что за грехи царя может быть наказана вся земля. Каялся он всегда глубоко и искренне. Но в данном случае прослеживается и другая связь. В августе государь созывает Освященный Собор, просит прощения, «признаваясь в грехах своих» — так же, как в апреле 1572 г., когда он просил разрешения на брак с Колтовской. А в сентябре женится, и на него наложена епитимья, которую он строго исполняет. Следовательно, Церковь сочла причины весомыми и приняла грех на себя, соборное разрешение на брак он все-таки получил!

Но и условия военного времени наложили на это отпечаток. Государственных смотрин не проводилось. Невестой царь выбрал Марию Нагую, племянницу своего советника Афанасия Нагого. Сына Федора женил на племяннице и сестре других своих приближенных, Дмитрия и Бориса Годуновых. Свадебный чин сохранился, он показывает, что бракосочетание в Александровской Слободе было очень скромным, присутствовал только узкий круг родственников и близких царю людей [710].

Для пышных торжеств обстановка и впрямь была не подходящей. Баторий, располагая деньгами, мог набирать по Европе сколько угодно наемников. А России было все труднее восполнять потери. Многие тысячи воинов уже полегли или попали в плен под Венденом, в Полоцке, Соколе, Великих Луках, в прочих боях! Но обнаружилось и новое явление — уклонение от службы. Уже в 1579 г. в некоторые уезды пришлось посылать специальных сборщиков, разыскивать детей боярских в их поместьях. В 1580 г. масштабы дезертирства выросли. Хилков доносил, что многие дети боярские, числящиеся в его полку, не явились к местам сбора целыми отрядами. Уже упоминались и нижегородские дети боярские, которые «разбежались» из Невеля [711].

По закону за дезертирство полагалось бить кнутом и отбирать поместья. Но царь воздержался от крайности. Он понимал, что страна очень устала. Что детям боярским становится невмоготу воевать год за годом. И для крестьян уже невмоготу год за годом обеспечивать в походы помещиков и отряды их слуг. Но ведь и дети боярские должны были понять, что они, сберегая себя, губят других людей, открывают врагу дороги в родную страну, обрекают на поругание святыни. По городам и весям, кроме сборщиков, стали направлять еще и «высыльщиков». Дезертиров