на наступление, а уж после этого продолжил путь. Иван Грозный летом перенес свою ставку в Старицу, поближе к фронту. Узнав о гостях, распорядился встречать их в Смоленске с величайшими почестями. 18 августа Поссевино с группой иезуитов прибыл к государю. Они удостоились самого пышного приема. Иван Васильевич с глубочайшим почтением принял подарки папы, книгу деяний Флорентийского собора — Григорий XIII написал: царь должен приказать своим богословам, «чтобы ее чли» [723].

Послы изложили условия, выдвинутые папой, что мир должен быть заключен не только с поляками, но и со шведами. Одновременно Поссевино представлял интересы Венецианской республики, и еще одним пунктом стало дозволение венецианцам свободно торговать в России и строить католические костелы. Ну и, конечно, требовалось соединить Православную церковь с «апостольской», принять унию. А взамен перед царем разворачивались самые радужные перспективы. Григорий XIII брался обеспечить союз с Испанией, Францией, германским императором, Польшей, сам обещал выставить 50-тысячную армию, и Османская империя будет сокрушена, Иван Грозный сможет вознаградить себя Византией. Папа прислал письма и к царевичам, царице (стало быть, и он признал Марию законной супругой).

Что же касается посреднической миссии, то Поссевино пояснил — ее он уже выполнил. Договорился с Баторием, что король не будет требовать денег, возьмет у русских только Ливонию. Вопрос урегулирован, а значит, можно перейти к остальным делам, ради которых приехали послы. Царь, казалось, был в восторге от того, что ему внушали. Ублажал и угощал послов, и Поссевино записал: «Я видел не грозного самодержца, но радушного хозяина среди любезных ему гостей». На пиру Иван Васильевич доверительно наклонился к нему и объяснял, насколько он «чтит душевно» папу [724]. Но переговоры вежливо отложил. Посетовал, что бы рад обсудить столь интересные предложения, да ведь сперва надо остановить кровопролитие. А потом, без помех, можно будет все решить. Царь отправил делегацию иезуитов обратно к полякам.

Он вел дипломатическую игру, но одновременно было и другое. Перед решающей битвой Иван Васильевич каялся и просил прощения о грехах! В августе 1581 г. в монастыри рассылались его письма: «Смея и не смея челом бью, что есми Бога прогневал и вас, своих богомольцев, раздражил и все православие смутил своими непотребными делы и за умножения моего беззакония и ради согрешения моего к Богу, попустившему варваров христьянство разоряти» [725]. Возносились молитвы и по всей Руси.

А на Псков уже накатилась огромная армия. По пути захлестнула крепости Опочку, Остров. Узнав о приближении врага, псковичи подожгли предместья. Совершили крестный ход вокруг стен с чудотворными иконами и мощами святого князя Всеволода-Гавриила. Защитников было 30 тыс. — не только воинов, а всех, кто целовал крест стоять насмерть. А целовало его все население, «старые и малые». И в крестном ходе участвовали все, матери несли на руках грудных младенцев. 18 августа, в тот самый день, когда Поссевино прибыл в Старицу, у Пскова показались передовые отряды Батория, завязались стычки. За ними тучи войск заполонили окрестности, строили лагерь и полевые укрепления. Но русские пушки поражали осаждающих так далеко и метко, что пришлось бросить позиции и перенести их подальше. После этого враги стали осторожнее. Начали приближаться к стенам траншеями, ставить батареи.

С легкой руки Карамзина появилось утверждение, будто у царя имелось аж 300 тыс. ратников и стояло в бездействии [724]. Да Иван Васильевич был бы счастлив иметь такие силы! Возможно, он даже сам распускал слухи про 300 тыс., пугая противника. Но взять такую армию было негде. Реальные силы сосредоточились в Новгороде — 40 тыс. под командованием Юрия Голицына. В Ржеве стоял корпус Симеона Бекбулатовича, 15 тыс. конницы, прикрывал дороги вглубь страны. И в Смоленске — примерно столько же всадников Дмитрия Хворостинина. Эти корпуса были последним резервом государя. Да еще и на Оке пришлось опять развернуть рать Василия Шуйского, прикрывать южные районы от татар. И в Поволжье оставлять трехполковую рать.

Чтобы усилить контингенты в Пскове и Новгороде, Ивану Васильевичу пришлось даже ослаблять гарнизоны ливонских городов. А этим воспользовались шведы. Сперва они вели отвлекающие операции на западе Эстонии, взяли Габзаль и три замка. А когда начались бои за Псков, скрытно перебросили армию Делагарди под Нарву. Подошел и флот. Загремели тяжелые пушки, круша стены. Среди нарвских немцев у шведов были шпионы, подсказали слабые места обороны. 6 сентября неприятели ворвались в город. Он уже 23 года принадлежал царю, в нем выросли кварталы русских купцов, ремесленников, да и военные жили с семьями. Уничтожили всех, независимо от пола и возраста, — свыше 7 тыс.

Эта цифра сухо, между делом, названа одним из «обличителей» Ивана Грозного, пастором Рюссовым [725]. Перебили вдвое или втрое больше мирных жителей, чем в Париже в Варфоломеевскую ночь, не говоря уж о надуманных «новгородском погроме» или «венденской каре». Кошмарная резня в Нарве вогнала в ужас малочисленный гарнизон Ивангорода. Когда шведы начали высаживаться на другом берегу реки, ратники бросили крепость и бежали. А ко всему прочему, на сторону убийц перебежал еще один брат главного царского советника Богдана Бельского — Афанасий. Благодаря его помощи шведы сумели захватить небольшие крепости Ям и Копорье.

Но в Новгороде предателей не оказалось. Подстрекательские грамоты Батория с призывами к восстанию жители переслали Ивану Васильевичу. Не нашлось изменников и в Пскове. Король на стреле перекинул предложение сдаться. За это обещал «свободы», а вдобавок всяческие льготы, невиданные торговые привилегии. В противном же случае давал другое обещание — не пощадить никого. Ему ответили: «Мы не жиды; не продаем ни Христа, ни Царя, ни Отечества» [726]. Бомбардировка разгоралась все жарче. Ядра сделали пролом между Покровской и Свинусской башнями. Но псковичи, угадывая направление атаки, строили за каменной стеной деревянную, собрали здесь лучших воинов.

8 сентября начался штурм. Венгры захватили две башни, подняли на них королевские знамена. За ними хлынули другие полки. В страшной рубке у деревянной стены их остановили. Сам воевода Иван Шуйский, раненый, возглавил контратаку. Дрогнувших и отступавших воинов поворачивали священники с иконами. В Покровской башне врагов перебили, а в Свинусскую затащили бочки с порохом и взорвали ее вместе с неприятелями. Баторий слал на помощь новые отряды, но и к защитникам подошла подмога с других участков стены, польскую рать выкинули из пролома, сами пошли на вылазку, взяли трофеи и много пленных. В атаке участвовали даже женщины, они под пулями собирали раненых, впрягались в захваченные королевские пушки и утаскивали их в город.

После поражения Баторий распорядился устраиваться в осаде основательно, строить землянки на холодное время — и рыть подкопы для мин. Он решил взять Псков, несмотря ни на что.