Изумленный, но польщенный в глубине души, Жан Бонзон какое-то время молчал.

— Разрази меня гром! — наконец воскликнул он. — По крайней мере, вы не злопамятны. А я никогда не ошибаюсь, и я не сомневался, что моя племянница уже тогда сохла по вам. Ох уж эти женщины! Когда вы им нравитесь, они делают все, чтобы избавиться от вас! Ну, давайте выпьем по стаканчику!

И горец хлопнул по плечу Луиджи, который с трудом удержался на ногах.

— Сначала надо распрячь Бланку и поставить ее в конюшню, — сказала Анжелина. — Дорога была для нее долгой и утомительной.

— Я этим займусь. Мне нечасто приходится ухаживать за таким красивым животным. Мой осел будет глазеть на нее, радуясь, что в конюшне появилась настоящая принцесса.

Теперь Жан Бонзон смеялся, и его громкий смех уносился ввысь, звенел в прозрачном воздухе, уже становившемся прохладным. Он размашистым шагом направился к кобыле и мимоходом пощекотал племянницу под подбородком.

— Юная упрямица, я очень рад, что ты приехала с женихом, — процедил он сквозь зубы.

Анжелина с нежностью посмотрела на Луиджи. Теперь она была спокойна. Ее жених сразу завоевал сердце этого вспыльчивого мужчины, который был так дорог ей.

— Мне очень жаль, что у меня нет возможности почаще приезжать к вам, — доверительно сказала она Албани.

— Мы были бы очень рады видеть вас обоих, — призналась женщина.

Луиджи заметил, что Анжелина светится от счастья. Ее лицо озаряла почти детская улыбка. Казалось, ничто ее не раздражало — ни долгая дорога, ни ворчание ее дядюшки. Потом он залюбовался прекрасным диким пейзажем, вершинами, покрытыми первым снегом, ледником горы Валье, неровной линией гигантских елей, врезавшихся верхушками в бледно-лазурное небо с золотисто-розовыми облачками. Женщина, которую он любил, была здесь у себя дома, там, где хранились ее самые дорогие детские воспоминания, почти около неба.

Хутор Ансену, в тот же день

Порозовевшая от смущения Албани пригласила Анжелину и Луиджи в дом. По безукоризненно чистому полу и начищенной воском мебели, сделанной Антуаном Бонзоном, отцом Жана, было ясно, что Албани — хорошая хозяйка. В огромном камине пылал огонь.

— Садитесь. Сейчас я накрою на стол, — сказала Албани. — После такой поездки вам надо восстановить силы.

Для этой женщины с миловидным лицом Сен-Лизье был краем света. Она никогда не покидала своей родной долины. Когда муж возил Албани в Масса, для нее это было знаменательным событием.

— Кукурузный пирог еще теплый. Я только что подогрела его в печке. Понимаете, мсье, для моей племянницы это настоящее лакомство. Вчера я испекла несколько пирогов.

Семеня по комнате, Албани поставила на стол горшочек с черничным вареньем, четыре тарелки и стаканы, положила ложки. В ее движениях было нечто торжественное, словно она считала этот прием очень важным. Она даже дрожала от волнения.

— Тетушка, не утруждай себя! — попросила ее Анжелина.

— Я впервые принимаю семью, это доставляет мне удовольствие, — отозвалась Албани, словно оправдываясь. — Вот, все готово. Теперь дождемся моего мужа. Ну, мсье, так как я должна называть вас, Жозефом или Луиджи?

— Луиджи. Я не привык к своему настоящему имени.

— Хорошо, хорошо!

В окне показался Жан Бонзон и направил на акробата испытующий взгляд.

— Эй, аристократ! Не могли бы вы мне помочь? Надо принести охапку сена для кобылы.

— Сейчас иду! — воскликнул, вскакивая с табурета, Луиджи. — Анжелина, заодно я занесу в дом наши вещи.

Луиджи вышел, уверенный, что ему придется ходить по навозу или доказывать, что он не боится физической работы. Оставшись одни, женщины улыбнулись, представляя, как горец и молодой человек будут общаться.

— Надеюсь, что Жан не будет подтрунивать над твоим женихом, — вздохнула Албани.

— Не волнуйся, Луиджи не даст себя в обиду.

— Он красивый юноша, но я не представляла твоего жениха таким, со слишком длинными волосами и серьгой в ухе…

— В городе, тетушка, его считают эксцентричным.

— Эксцентричным? Я не знаю такого слова.

— Так называют человека, который ведет себя необычно, словно бросая вызов всему привычному.

— Да ты ученая! Когда вы собираетесь пожениться?

— В субботу, 10 декабря. Вчера я разговаривала об этом с отцом Ансельмом, нашим приходским священником. Мне хотелось бы, чтобы вы приехали, ты и дядюшка. Я закажу для вас комнату в таверне мадам Серена, это на соборной площади.

От испуга Албани широко раскрыла глаза. Отрицательно помотав головой, она сказала:

— Но как мы поедем? А наши животные? Жан не доверяет соседям. Ты же знаешь своего дядюшку! Он не оставит своих овец на два дня.

— Но вы моя семья! В дилижансе вы доберетесь за несколько часов.

— Ты будешь стыдиться меня. У меня есть только траурное платье, которое я надеваю по воскресеньям, когда хожу на мессу.

— Я никогда не стыжусь тех, кого люблю, тетушка.

Албани загрустила и тихо спросила:

— Почему ты не привезла малыша Анри? Я была бы так рада его видеть! Жан мне сказал, что это твой сын. Знаешь, я об этом догадалась. Я поиграла бы с малышом.

В голосе Албани слышалась неизбывная боль. Вот уже двадцать лет она страдала из-за того, что у них с Жаном нет детей.

— Если вы приедете на свадьбу, ты увидишь Анри, — продолжала настаивать Анжелина. — Он будет в прелестном костюме из серого бархата. С тех пор, как мы были у вас, он очень изменился. Теперь он хорошо говорит. Но я предпочла оставить его с мадемуазель Жерсандой. Я думала о Коралии, которой предстоит рожать. Мне так жаль, тетушка!

— Я бы приглядывала за ним, пока ты была бы занята. Впрочем, ты, несомненно, поступила так, как сочла необходимым. Кстати о Коралии! Она очень устала и жалуется на боли в спине. Я настаиваю для нее ивовую кору и зверобой. Эти настойки помогают ей.

— Я осмотрю ее вечером.

Анжелина замолчала, испытывая угрызения совести. Она лишила тетушку великой радости, причем из-за своего эгоизма. «На самом деле я могла бы взять с собой Анри, но мне хотелось побыть наедине с Луиджи, — призналась она себе. — Я искала объяснения, предлоги. По сути же я хотела вполне насладиться этими тремя днями, не беспокоясь о своем ребенке».

Огорченная до глубины души, Анжелина подняла голову и увидела, что ее тетушка плачет.

— О нет! Ты плачешь по моей вине! Прости меня!

Анжелина сжала руки Албани, но та заплакала еще громче.

— Какая я глупая! — шептала она. — Здесь нет твоей вины. Просто мне немного не по себе. Думаю, это все возраст. Иногда у меня такие сильные приливы, что я едва не теряю сознание. Я плохо сплю. А с весны у меня больше не бывает недомоганий. Ну, ты понимаешь, о чем я. Я говорю себе, что все кончено, что у меня больше никогда не будет детей. Если бы добрый Боженька послал мне ребенка, пусть даже на склоне моих лет, я была бы счастлива!