— Плутовка, ты играешь моими чувствами! Договорились, мы приедем. Если, конечно, я получу приглашение! Разрази меня гром! Я сумею натянуть нос твоему папаше и его Жермене!

— Жан, ты хочешь испортить свадьбу? — испугалась Албани.

Несмотря на это досадливое восклицание, Албани обрадовалась перспективе увидеть город Сен-Лизье с его собором и заночевать в таверне. Анжелина, обрадовавшаяся не меньше тетушки, встала и объявила:

— А теперь настал час подарков!

— Что еще за подарки? — проворчал горец. — Девочка, лучший твой подарок — это ты сама.

Анжелина молча протянула объемный сверток тетушке и два свертка поменьше дядюшке.

— Пресвятая Дева! — восхитилась Албани, освобождая от бумаги зеленое бархатное платье, так шедшее к ее глазам.

Это был туалет, о котором она даже не смела мечтать, с изящной отделкой, очаровательными перламутровыми пуговицами и кружевным воротником, подчеркивающими элегантность наряда. Отдельно, в коробке, лежали тонкие ажурные бежевые перчатки и такого же цвета бархатная шляпка.

— Боже мой! А ведь я только один раз надену эти прекрасные вещи — на твою свадьбу! — посетовала Албани. — Но я часто буду ими любоваться, да!

Обрадованный супруг заявил, что будет каждое воскресенье возить ее на мессу, чтобы она утерла нос всем сплетницам Бьера.

— Разверни свои свертки, дядюшка Жан, — попросила Анжелина, радуясь, что угодила тетушке.

Как только Жан Бонзон разорвал бумагу, его радость уступила место молчаливому восторгу. Он погладил тыльной стороной кисти обложку лежавшей сверху книги, потом посмотрел на корешки четырех остальных. Его глаза блестели, а губы расплывались в довольной улыбке. В это мгновение Луиджи отметил, насколько Анжелина похожа на своего дядюшку. У обоих были тонкие и гармоничные черты лица. Даже изгиб бровей был одинаковый.

— Племянница, у меня нет слов! — наконец произнес он.

— Что это, Жан? — спросила Албани.

— «История альбигойцев» Наполеона Пейра[35]в пяти томах, — ответила Анжелина. — Этот труд вышел в свет девять лет назад, дядюшка. Луиджи просмотрел книги. Этот пастор, который был также поэтом, полагает, что исключительная женщина, Эсклармонда де Фуа, упокоилась в крипте, вырытой в скале под замком. Более того, автор родом из Арьежа. Он родился в начале века в Борд-сюр-Ариз.

— Эсклармонда! — воскликнул Жан Бонзон. — Благородная дама, истинная катарка, основавшая цитадель Монсегюра и защищавшая ее![36]Вот это роскошный подарок, дети мои! Как мне хочется, чтобы поскорее пошел снег! Мне не терпится почитать эти книги, сидя весь день у очага, теперь, после того как я купил очки у фармацевта из Масса. Дай я тебя поцелую, малышка!

И Анжелина получила в награду далеко не нежный поцелуй дядюшки. И тут Луиджи вытащил свой подарок — небольшую бутылку арманьяка.

— Этот подарок я тоже с радостью принимаю, парень. Выпьем, чтобы отпраздновать вашу помолвку! А теперь я хочу узнать вашу историю, да, вашу, мои голубки!

Племянница Жана Бонзона рассказала, не вдаваясь в подробности, о возвращении Луиджи в город и о его встрече с матерью, Жерсандой де Беснак. Она не стала описывать все их колебания, перемены настроения и ссоры. Несмотря на внешнюю веселость и юмор, с каким она описывала некоторые эпизоды, на душе у нее было неспокойно. Анжелика часто прислушивалась, не доносятся ли с улицы посторонние звуки. Иногда перед ее глазами появлялось багровое лицо Коралии, и ей казалось, что она слышит ее учащенное дыхание. А дядюшка и тетушка засыпали племянницу вопросами о Розетте, овчарке, Анри. И Анжелина пускалась в новые объяснения, все время ощущая глухую тревогу, не дававшую ей покоя.

— Думаю, пора спать, — сказал Жан Бонзон около одиннадцати часов. — Я не привык засиживаться допоздна! Луиджи, завтра я поведу тебя на хребет, возвышающийся над плато ведьм. Вид Пиренеев стоит того, чтобы вскарабкаться туда. А на обратном пути, готов спорить, мы наберем полные корзины каштанов и белых грибов.

— Буду очень рад, — заверил его акробат. — Жаль, что я не сыграю вам на скрипке.

— Вы будете играть завтра вечером, — робко пробормотала Албани. — А мы с Анжелиной с утра выгоним овец. На пастбище еще есть трава.

— С радостью, тетушка.

Чувствовалось, что супруги счастливы принимать у себя молодых людей в течение целых трех дней. Привязанные друг к другу, по-прежнему влюбленные, несмотря на столько прожитых вместе лет, они не сетовали на свое одиночество, однако ценили общество, особенно общество своей племянницы.

Луиджи и Анжелина поднялись на второй этаж и пожелали друг другу спокойной ночи на лестничной площадке. Там сушились связки лука, а также колбасы, посыпанные золой буковых поленьев.

— Ты чем-то озабочена, моя любимая… — вполголоса произнес акробат. — Ложись со мной на чердаке. Никто об этом не узнает, а я буду умником. Мы будем играть в Тристана и Изольду, разделенных мечом короля Артура.

— Мне очень жаль, но я вынуждена тебе отказать, любовь моя! Анжелина вздохнула. — Как мне отблагодарить тебя? Ты такой предупредительный, ты всегда знаешь, когда мне грустно. К тому же ты умаслил моего дядюшку, который порой бывает таким нетерпимым, таким раздражительным. Я уверена, что он приедет на нашу свадьбу только из-за тебя. Луиджи, обними меня. Мне действительно страшно. Я волнуюсь за нашу соседку, Коралию. Она молодая, ей лет тридцать, но я уверена, что у нее серьезные проблемы либо с сердцем, либо с легкими. Роды при такой патологии могут обернуться трагедией.

— Если хочешь, мы можем отвезти ее завтра утром к врачу в Масса или, по крайней мере, предупредить его.

— Это очень мило с твоей стороны, но в данном случае доктор не сможет ей помочь. Коралия должна была проконсультироваться с ним гораздо раньше. Я ей так и сказала. Я помню, как в Тулузе мадам Бертен, наша главная повитуха, потеряла пациентку, сердце которой перестало биться сразу после родов. И это произошло в больнице. Прибежали врачи, но они не сумели ее спасти.

— Так что, ты думаешь, что твоя пациентка обречена?

— Нет, нет и еще раз нет! Просто я опасаюсь. Это всего лишь опасение!

В порыве страсти Луиджи нежно обнял Анжелину. Он опьянел от сидра, белого вина и арманьяка. Добрые намерения куда-то улетучились вместе с трезвостью. Он требовательно поцеловал Анжелину, а его рука стала взбираться от бедер молодой женщины к ее груди.

— Моя красавица, моя прелестница, — выдыхал он ей в рот, — идем, прошу тебя! Я не могу больше просто желать тебя, мечтать о твоем теле. Я ничего с тобой не сделаю, я просто хочу видеть тебя голой с ног до головы и ласкать тебя.