— Я потом выскреб все сиденье. Смыл все пятна крови, — продолжал Кетчум на подъезде к Парижу. — Меня самого занимает: сколько еще мой пикап будет благоухать? Но медвежий запах — самый стойкий. Может, мне несколько месяцев придется с ним ездить.

Кетчум переключился на первую скорость. Его крупная правая рука ненароком задела колено Кармеллы.

— Не волнуйтесь, я не пытаюсь вас завести, — тут же сказал Кетчум. — Никак не думал, что рычаг коробки передач окажется у вас между ног! В следующий раз мы посадим Дэнни в середину.

Дэнни вертел головой, пытаясь увидеть паровую лесопилку, но ее не было. Когда-то бревна плыли по Филипс-Бруку до Парижа. Здесь Парижская промышленная компания, находившаяся в штате Мэн, создала цех по изготовлению тобоганов. Но где же теперь старая лесопилка? Что случилось с конюшней и инструментальным цехом? А еще здесь был дом для собраний — что-то вроде местного клуба. И общежитие — барак на семьдесят пять человек. Да, ведь здесь еще стоял и дом управляющего лесопилкой. В детстве он казался Дэнни красивым. А сейчас осталось только здание школы. Фабричный поселок перестал существовать.

Кетчум остановил машину.

— Что случилось с Парижем? — спросил писатель, слушая шум воды в Филипс-Бруке, который ничуть не изменился.

— Ты хочешь сказать, с Западным Даммером? — грубо поправил его Кетчум.

Старый сплавщик зашагал к холму, где некогда стоял дом собраний.

— Не знаю, почему они тянули до девяносто шестого года. Потом пригнали сюда бульдозер и пошли крушить все подряд!

Он нагнулся и поднял валявшиеся в траве ржавую кастрюлю и не менее ржавую сковородку. Кетчум ударил их друг о друга. Послышался глухой клацающий звук.

Дэнни шел следом за Кетчумом, не оглядываясь на Кармеллу.

— Так все, что здесь было, сровняли бульдозером?

Он мог бы и не спрашивать. Из земли торчали ржавые железки, похожие на кости. Когда-то они были частью станков лесопилки. У конюшни провалилась крыша, и груду досок никто не стал разбирать. Общежитие наполовину ушло в землю. Из невысоких зарослей можжевельника выглядывали остатки двухъярусных кроватей. Дэнни они показались совсем маленькими, словно детские кроватки. Невдалеке громоздился умывальный стояк с круглой дырой, в которую когда-то вставлялась раковина. Чуть поодаль валялся опрокинутый набок ржавый корпус парового тягача «ломбард». Бульдозер помял ему котел, однако больше ничего сделать не смог. Тягач утопал в зарослях одичавшего малинника, похожий на скелет динозавра или иного вымершего чудовища.

— Если хочешь уничтожить место, его нужно сжечь! — бушевал Кетчум.

Кармелла, пыхтя, семенила следом, поминутно останавливаясь и отдирая колючки со своих городских слаксов.

— Я хотел, чтобы ты сначала увидел это позорище. Они даже толком не сумели ликвидировать свой поганый поселок. Что с них взять? У них в Западном Даммере мозги были тупее собачьего дерьма!

— А почему же тогда школа стоит? — спросил Дэнни.

(Вспоминая, сколько он натерпелся от западнодаммерской шантрапы, Дэнни предпочел бы, чтобы здание школы сровняли с землей.)

— Не знаю. Видно, каким-то придуркам она приглянулась. Устроили там что-то вроде базы отдыха. Я тут все время лыжников вижу. Любители погонять на снегоходах приезжают. Нашлись еще какие-то умники. Из тех, что болтают про чистые источники энергии. Хотят на холмах и горках понаставить ветрогенераторов. Высота каждого — триста пятьдесят футов. Размах лопастей — сто пятьдесят футов! Для обслуживания понадобятся дороги. Значит, еще окрестности разворотят. У нас тут что, тропики? Как ударят морозы и повалит снег, игрушки эти нужно останавливать на зиму, иначе сломаются. А сколько придурков будут следить за обмерзанием лопастей и потом за оттаиванием! Весной все это хозяйство запустят снова. Теперь представь, какая пропасть ледяных осколков полетит вниз, когда ветряки закрутятся! Располосуют и лося, и человека — охнуть не успеешь. Забыл еще про шум. Представляешь, какой гудеж тут будет стоять? Самое смешное — ветряки собираются ставить защитники окружающей среды. Это они вопили, что лесосплав губит реки и леса. Правда, может, и их родители. Нынешние совсем молодые.

Кетчум вдруг замолчал, увидев, что Кармелла плачет. Она успела пройти совсем немного и либо запуталась в малиннике, либо боялась наскочить на торчащие из земли железки. Зычный голос Кетчума перекрывал шум Филипс-Брука. Может, Кармеллу напугал паровой тягач «ломбард»? Или вне городской среды она вдруг почувствовала себя совершенно беспомощной?

— Мистер Кетчум, мы можем взглянуть на то место, где мой Анджелу расстался с жизнью?

— Обязательно, Кармелла. Мы ведь туда и едем. Просто мне захотелось показать Дэнни часть его прежней истории, — хмуро ответил ей Кетчум. — Писателям ведь надо знать свою историю! Правда, Дэнни?

Не дожидаясь ответа, Кетчум разразился новой тирадой:

— Дом собраний, дом управляющего — все сровняли этим дерьмовым бульдозером. Тут кладбище было — так они и кладбище проутюжили!

— А яблоневый сад остался, — сказал Дэнни, указывая на ряды одичавших яблонь.

— И кому он нужен? — усмехнулся Кетчум, даже не взглянув в сторону сада. — Этими яблоками только олени кормятся. Я их тут порядком уложил.

(Наверное, в Западном Даммере даже олени были тупее собачьего дерьма. Они просто стояли под яблонями, жевали кислые яблоки и ждали, пока прозвучит выстрел охотника.)

Они вернулись к пикапу. Кетчум развернул машину. Теперь посередине уселся Дэнни и на себе прочувствовал, каково сидеть, когда у тебя между ног торчит рычаг переключения скоростей. Кармелла открыла окошко со своей стороны и жадно глотала воздух. Постояв на солнце, пикап успел нагреться, и медвежье зловоние стало еще пронзительнее. Дэнни держал на коленях банку с отцовским пеплом. Он был бы не прочь открутить крышку и лучше нюхать прах повара вперемешку со специями, чем пропитанный медвежьим зловонием воздух. Но Дэнни подавил это желание.

На дороге между Парижем и бывшим поселком Извилистым, там, где Филипс-Брук убегал на юго-запад, к водам Аммонусака и Коннектикута, и где Извилистая текла на юго-восток, к Понтуку и Андроскоггину, Кетчум вновь остановил свой провонявший медведем пикап. Старый сплавщик указывал куда-то вдаль. Там не было ничего, кроме неприметного поля, ровного и достаточно протяженного. Высокая трава, редкие сосенки, чахлые кленовые побеги. Может, весной это поле превращалось в болото. Но сентябрь был сухим.

— Когда на Филипс-Бруке стояла плотина, тут был пруд, — начал рассказывать старый сплавщик. — Потом плотину сломали. Кому она теперь нужна? Само собой, пруд тоже пересох. А место это до сих пор зовут Лосиным прудом. Раньше к пруду приходили лоси. На водопой. Друг на друга посмотреть. И знаете, лоси до сих пор приходят, хотя пруда давно нет. Они собираются и танцуют. А те из нас, кто еще жив — таких мало осталось, — мы приезжаем посмотреть на лосиные танцы.

— Лоси танцуют? — спросил Дэнни.