Из устройства выползла одна-единственная страница. Я сразу узнал почерк Энеи.

Это был своего рода поворотный пункт. Либо я действительно обезумел, либо спасен и воскрес для новой жизни.

Читайте и судите сами. Скажу лишь, что прочел ее с надеждой на спасение. Не на духовное, а на физическое – на телесное воссоединение с той, кого помню и люблю больше всех на свете.

Иначе, на мой взгляд, читать и не стоило.

Рауль, можешь считать, что это постскриптум к твоим воспоминаниям, которые я прочла сегодня ночью. Господи, сколько минуло лет… Помнишь последние три часа, которые мы провели вместе на катере – ты, мой милый Рауль, наш добрый А.Беттик и я? Катер летел по направлению к Талиесин-Уэст, где меня ожидали долгие годы ученичества. Мне так хотелось все тебе рассказать – поведать о снах, в которых мы были любовниками и поэты слагали песни о нашей любви; о видениях грядущих опасностей, о встречах с новыми друзьями и о тягостных прощаниях, о еще не испытанной скорби и еще не свершившемся торжестве.

Но я промолчала.

Помнишь? Мы дремали, сидя в креслах. До чего же странная штука жизнь… Последние часы наедине, завершение одного из самых запоминающихся промежутков нашей близости, конец моего детства, начало иных отношений – а мы дремали. И ладно бы в одном кресле, а то в разных… Жизнь чертовски жестока. Бесценные воспоминания теряются среди повседневных мелочей.

Но мы устали. Нам было даже не до разговоров.

Когда катер пошел на снижение над пустыней, я вырвала страничку из своего бедного дневника, уцелевшего в воде и в огне, и написала тебе записку. Ты спал, опустив голову на подлокотник кресла, по подбородку текла струйка слюны. У тебя не было ни бровей, ни ресниц, на макушке, там, где волос коснулось пламя, виднелась проплешина. Выглядел ты забавно – этакий клоун, которого сморил сон. (Помнишь, мы с тобой говорили о клоунах, когда летели к Бродягам? Ты видел клоунов в цирке Порт-Романтика, а я наблюдала за ними в Джек-тауне на ежегодной ярмарке в канун праздника Первопоселенцев.)

Ожоги. Пятна мази на щеках и на висках, под глазами и на верхней губе – ни дать ни взять клоунский грим. Белое на красном. Ты был прекрасен, Рауль. Я полюбила тебя. Пойми, я любила тебя в прошлом и будущем и за пределами пространства-времени.

Ну вот, я написала записку, сунула ее в карман твоей наполовину истлевшей рубашки и тихонько поцеловала тебя в губы, отыскав необожженный уголок. Ты пошевелился, но не проснулся. На следующий день ты не сказал мне ни слова насчет записки, вообще о ней не упоминал, и я долго гадала, нашел ты ее или нет – может, она выпала из кармана или ты выкинул ее заодно с рубашкой в Талиесине…

Строки принадлежали моему отцу. Он написал их столетия назад. Потом умер, воскрес, если можно так выразиться, кибридом и умер снова, уже как человек. Умер – и продолжал жить: его личность скиталась по метасфере. Вместе с Консулом покинул Гиперион, проникнув в ДНК бортового компьютера. Что бы там ни плел в своих «Песнях» дядюшка Мартин, о чем отец говорил, прощаясь с моей матерью, известно только им двоим. Но когда мама проснулась на следующее утро, она обнаружила эти строки – и сохранила распечатку до конца жизни. Я знаю… Когда мы жили в Джектауне, я прокрадывалась в ее комнату и читала выцветшие строчки на пожелтевшем веленевом листе. Каждую неделю, начиная с того дня, когда мне исполнилось два года.

Милый Рауль, эти строки я подарила тебе с прощальным поцелуем в последний день нашего первого путешествия. Эти строки я оставила тебе сегодня с поцелуем надежды. Эти строки я потребую у тебя при следующей встрече, когда ты закончишь свои воспоминания и начнется наша дорога в вечность.

Прекрасное пленяет навсегда.

К нему не остываешь. Никогда

Не впасть ему в ничтожество. Все снова

Нас будет влечь к испытанному крову

С готовым ложем и здоровым сном.[38]

А сейчас, Рауль Эндимион, я говорю тебе «прощай» до той поры, когда мы снова встретимся на страницах твоих воспоминаний, в яростном экстазе…

Дитя в безвестье канувших времен,

Молчунья, на которой старины

Красноречивый след запечатлен!

О чем по кругу ты ведешь рассказ?

То смертных силуэты иль богов?

Темпейский дол или Аркадский луг?

Откуда этот яростный экстаз?

Что за погоня, девственный испуг,

Флейт и тимпанов отдаленный зов?[39]

А пока, любовь моя, желаю тебе испытанного крова, готового ложа и здорового сна.