и Соединенных Штатов Америки. (Еще одна его книга будет посвящена Южной Америке[585].) Это обстоятельство необходимо иметь в виду, поскольку оно дает ключ к правильному пониманию субъективности текста. Нельзя сказать, что книга непреднамеренно субъективна, что так вышло благодаря прискорбному несчастному случаю; нет, именно таковой она и задумывалась, поскольку тут открывается двойной взгляд – Америка глазами европейца. Европейская психология неизбежно переводится на чуждые нашему уху американские термины, что приводит к сбивающей с толка и завораживающей игре света и тени, посредством которой попеременно сопоставляются и противопоставляются два принципиально несоизмеримых мира.

926 Никогда прежде я не осознавал столь ясно, насколько затруднительно, если вообще возможно, попытаться понять чужую страну и составить о ней исчерпывающий отчет. Сугубо объективное сравнение, полагаю, вышло бы поверхностным. Следовательно, всякий, кто берется за такое сравнение, должен призвать на помощь всю свою субъективность, если желает представить картину, способную поведать нечто важное об иностранцах. Не следует браться за труд Кайзерлинга в уверенности, будто автор говорит о том, что и в самом деле существует (пусть даже он сам в том убежден). При всей эмоциональности и прямолинейности его высказываний он вовсе не склонен к гипостазированию. Он просто делится своим мнением, за что мы ему, безусловно, признательны. Эта книга содержит обилие взвешенных, глубоких и резких суждений, из размышлений над которыми можно извлечь немало пользы, даже если поначалу не совсем согласен (или совсем не согласен) с автором. Опираясь на собственный опыт посещения Америки[586], не могу сказать, что суждения Кайзерлинга вызывают у меня принципиальное отторжение. Я начинаю сомневаться только тогда, когда он вступает на самую опасную из всех территорий, то бишь на территорию прогнозов. За исключением указанного факта, его картина Америки великолепна и всеохватна. Поражает, кстати, что – в отличие от «Европейского спектра» – здесь он позволяет американской почве заступиться за себя. Необъятность и массивность континента наверняка сыграли в этом свою роль. Автор ощущает первозданность Америки, ее не полностью «очеловеченный» характер. Ему недостает «психической атмосферы» в североамериканском пейзаже. «В союзе с человеком она пока не породила богов», у Америки «еще нет души», потому что завоеватели чужой земли «могут прийти телесно, однако свои души они оставляют дома».

927 Это категорическое суждение, конечно, звучит довольно мрачно, но Кайзерлинг отмечает особенность, приоткрывающую дверцу в запертые тайники американской психологии. Разумеется, его анализ далек от постижения глубин, но в целом движется в обширном поле американской феноменологии, которая предоставляет психологу фактически неисчерпаемый материал. Размеры континентальной суши и бескрайние просторы создают, по мнению автора, атмосферу, сходную с атмосферой России и Средней Азии. Это смелое сравнение является лейтмотивом книги, оно снова и снова всплывает в обсуждении контрастирующей параллели между американским частным предпринимательством и русским большевизмом. «Сам дух [Америки] отличается широтой и необъятностью. Этот дух широты и необъятности подобен духу России и Средней Азии и совершенно отличен от духа Европы». Вот почему «Америку нужно сравнивать не с Европой, а с Китаем». По этой причине Америка не должна стыдиться своих Бэббитов[587]: «Бэббит… сегодня самый здравомыслящий и надежный представитель всего континента», это тип человека, стоящего ближе всех к земле. Этот тип выживет и со временем приведет к исчезновению всех европейских, в особенности англо-саксонских, влияний.

928 Кайзерлинг считает философов Эмерсона и Уильяма Джеймса[588] «противоположными идеологами». Дьюи[589], с другой стороны, является «самым показательным американцем», причем обоснование звучит вполне убедительно, как и рассуждения об основателе бихевиоризма Джоне Б. Уотсоне[590], по поводу которого, называя его американским психологом, автор добавляет, что его «психология» так же мало значит для европейца, как и «философия» Дьюи. Кроме того, Дьюи ориентируется в основном на азиатов (то есть на Россию и Китай), поскольку его философия на самом деле есть «психология, направленная на образование». Тот факт, что фигура Дьюи значима даже для Азии (в пример приводятся образовательные реформы в Китае), доказывает любопытное сходство соответствующих психических ситуаций, несмотря на все различия. Тут Кайзерлинг, как мне кажется, бьет точно в цель, поскольку Азия, как и Америка в своей хаотической смеси рас и культур, вынуждена справляться с социальными и образовательными проблемами первостепенной важности. Европейский эмигрант омолаживается на американской земле; в этой примитивной атмосфере он может вернуться к психологическим моделям своей юности – отсюда его подростковая психология со всеми производными трудностями воспитания. На самом деле нравственное состояние послевоенной молодежи в Америке ставит перед страной огромную воспитательную задачу, по сравнению с которой другие культурные задачи, на взгляд европейца более важные, неизбежно должны отойти на второй план.

929 Кайзерлинг считает идеал высокого уровня жизни главной движущей силой американской морали. Этот идеал выражается в идее «социального служения», а также в идее социального обеспечения. Кайзерлинг называет его «животным идеалом». «Какое животное, научись оно мыслить, не встало бы под знамена максимально возможного уровня жизни?» – вопрошает автор. Именно этот идеал составляет основное ядро типично американского взгляда на жизнь, то есть бихевиоризма. Потому Уотсон является «одним из выдающихся представителей того достатка, за который Соединенные Штаты Америки выступали в двадцатом веке». При этом бихевиоризм обеспечивает интеллектуальную связь с большевистской психологией[591], а потому американец, несмотря на всю свою суетливость, оказывается самым умственно пассивным из народов, тогда как «американская цивилизация – самой однородной из когда-либо существовавших». «Идеал здоровья фактически способствует анимализации американца. То же самое верно для образования, как оно обычно понимается. Оно все больше начинает напоминать дрессировку, которой подвергаются животные».

930 Это умственное состояние идет рука об руку с отсутствием в Америке авторитета власти. «Государство и правительство не считаются институтами, стоящими выше частного лица. Наоборот, они должны быть всего-навсего исполнителями его воли». «Каждый американский гражданин радуется [американским политическим институтам] и сделает все возможное, чтобы поддержать их престиж в зарубежных странах. Что же касается его самого, он смотрит на них совсем иначе. Дома он прежде всего частный предприниматель». «Соединенные Штаты Америки – это один гигантский кантон Аппенцелль – самая провинциальная провинция Швейцарии».

931 В этой книге нет недостатка в остротах: так, некая дама из клуба (Klubdame), она же «тетка нации», изо всех сил старается не допустить своего непослушного племянника к спиртному, поскольку алкоголь вреден для здоровья. Имеется также шутка о «детсадовской психологии» взрослых американцев, наряду со множеством других забавных острот.

932 Глава «Переоцененный ребенок» видится мне лучшей в книге. «Америка, – сообщают нам, – это в первую очередь страна переоцененных детей» (отражение молодости нации и в то же время попытка увековечить эту молодость). Мнения Кайзерлинга