глубинные связи с человеческим разумом вообще и сознанием, насколько возможно, опираясь на понимание и на нынешние средства коммуникации. Эта терапевтическая деятельность, конечно, не является философией в обыденном смысле слова, хотя те, кто не знаком с психологическим материалом, постоянно допускают одну и ту же ошибку, смешивая чисто эмпирические и прагматические термины с философскими понятиями или принимая их за метафизические утверждения.

900 Для тех же, кто знаком с указанным материалом, эти очерки будут необычайно поучительными и полезными. Они поведают образованному обывателю многое из того, о чем мало что могут сказать ученые-специалисты. Они отвечают на вопросы, которые заботят наших современников гораздо сильнее, нежели те, на которые дает, как правило, ответы академический ученый. Хотя последнему, конечно, следовало бы в интересах научной объективности исключить из своей деятельности все чувственные ценности, в особенности все субъективные реакции и попытки проникнуть в соседние области знания, в которых он сам является дилетантом, психолог будет неправ, если не станет обращать внимание на эмоциональные связи и аналогии, составляющие сущность душевной жизни. Чтобы начертить внятный рисунок психических событий и многообразных связей между ними, он должен подчеркивать именно те стороны явлений, каковые обеспокоенный специалист стремится исключить из области своего исследования. Поэтому эмпирическая психология сложных явлений занимает особое положение в мире специалистов. Пока специалист, руководствуясь общими принципами, двигается ко все более точному пониманию мельчайших деталей, психолог-эмпирик должен исходить из очень ограниченной области знаний, в которой он сам является единственным специалистом: это область знаний о себе. Но и здесь ему будет чрезвычайно трудно избавиться от предубеждения, что он занимается некоей разновидностью «объективной психологии». При наличии неподдельного таланта в этом отношении он вскоре обнаружит, что его окружает множество других специалистов того же рода, каждый из которых имеет собственное мнение и, подобно ему самому, склонен рассматривать личные предубеждения как общезначимые психологические установки. Однако эмпирическое знание состоит из многочисленных индивидуальных наблюдений множества отдельных наблюдателей, которые предварительно убедились в тождестве своих методов наблюдения, а также в тождестве наблюдаемых объектов. Так как сложные психические явления поддаются поверке экспериментальными методами лишь в минимальной степени, мы должны полагаться на описания процедур и можем лишь пытаться их истолковать посредством дополнения и сравнения. Эта практика полностью противоположна поведению специалиста, который жаждет познать предмет изучения в его истинной сути и во всех подробностях, тогда как сравнительный психолог, желая понять будто бы иррациональные и якобы случайные факты, не должен уклоняться даже от самых очевидных и поверхностных аналогий, сколь бы произвольными те ни казались; эти аналогии служат мостками для психических ассоциаций. Философа, который не интересуется психологией, аналитик пугает тем, что прибегает, с философской точки зрения, к некоей «низшей» философии, а научного специалиста, незнакомого с психотерапевтическими проблемами, он раздражает неточностью и поверхностностью своих «фантастических» аналогий. Вправе ли мы тогда корить за суровость богословов, чьи воззрения аналитик кощунственно трактует как «утверждения» психики, то есть как психические продукты, низводя их на один уровень с положениями прочих религий и фактически заявляя, что они, все до единого, ошибочны?

901 Психологическое лечение, взятое в самом широком смысле, направлено на поиск ценностей, удовлетворяющих психические потребности современного человека и мешающих ему пасть жертвой разрушительного влияния массовой психологии. Такие слова, как «должен» и «обязан», – бесполезные средства, давно утратившие силу. Чтобы найти правильный инструмент, необходимо познать настоящего, цельного человека, а это невозможно без учета всех перечисленных областей знаний, которые непосредственно влияют на индивидуума и его образ жизни.

902 Очерки, собранные в данном издании, отражают усилия автора, предпринятые в этом отношении. Это наглядные примеры стремления комплексной психологии заполнить пробел, созданный вторжением естественных наук в высшее образование человека.

К. Г. Юнг,

Август 1958 г.

XIX. О значении швейцарской линии в европейском спектре[566]

903 Граф Кайзерлинг[567] – явление, о котором нужно судить с крайней осторожностью. Ни в коем случае нельзя считать суждение окончательным, ибо это явление слишком сложное. Нет смысла подчеркивать его темные стороны, поскольку они, что называется, бросаются в глаза. Более того, от Кайзерлинга исходит столько света, что поневоле возникает вопрос, не являются ли эти тени неотъемлемой частью явления – не просто физическим спутником, так сказать, но необходимым условием его своеобразной интуитивной способности? Свет, как известно, предполагает тьму. Тьма способствует видению, неясность требует прояснения, разнообразие ведет к единству, а разногласия – к гармонии.

904 Легко высмеивать Кайзерлинга как аристократа, взирающего на мир через монокль. Но нельзя воспринимать его сочинение как шутку, хотя сам он страдает от заблуждения, что его книга написана с чувством юмора. Я не нахожу его книгу юмористической; его стиль едок, а за словами частенько слышится щелканье кнута. Вместо того, чтобы вызывать искренний смех, книга заставляет задуматься. То, что Кайзерлинг называет юмором, – это легкая, шутливая, иногда блестящая манера изложения, холодная на ощупь и лишенная сердечности, зато склонная к бесцеремонному остроумию; коротко говоря, перед нами притворный юмор. Это своего рода прикрытие, один из многих способов окрылить интуицию и заставить ту парить высоко над бушующей тьмой, простительная попытка облегчить задачу, которая, несомненно, крайне затруднительна. Вдумчивый читатель не поймет этого мнимого шутника неправильно, он сразу догадается, что книга – это сам Кайзерлинг, который смотрит на землю и особенно на Европу из далекого далека.

905 Воспринимать Кайзерлинга всерьез? Вопреки легкомысленному отношению к себе графа, нам, я думаю, не стоит отмахиваться от его книги как от «юмористической». Его попытка взглянуть на Европу с высоты птичьего полета – немалое достижение. Главная ее ценность и значение, как мне видится, состоит в том, что в ней ясно выражена потребность современного интеллектуала отвергнуть чисто рациональную точку зрения. Книга повествует о психологической реальности, которая выпала из рассмотрения со времен общего латинского языка, единой всемирной христианской церкви и универсального готического стиля настолько бесследно, что о ней даже не вспоминают. Кайзерлинг выступает за возвращение к психологическому взгляду на мир, где нации рассматриваются как функции, как различные действия и проявления единого, великого, неделимого человека. Этот взгляд чрезвычайно идеалистичен, если не сказать «метафизичен», и является бесспорным доказательством отдаленности Кайзерлинга от Земли. Его позиция неоспоримо духовна – и отличается всеми обусловленными этим фактом преимуществами и недостатками.

906 Чтобы провозгласить свою благую весть, Кайзерлингу требуется именно снисходительная, аристократическая манера, поскольку она обеспечивает необходимые возвышение, расстояние и одиночество. Понадобись ему еще и монокль, я бы не стал его упрекать, потому что понимаю, к чему этот «довесок», какой скрытой цели он служит. Даже