– Ты нужен мне живьем! – сказал он и сделал боковой замах топором; я ухитрился перекинуть щит вбок как раз вовремя, чтобы топор ударил в умбон.

– Живьем, – повторил он. – И ты умрешь смертью того, кто нарушил клятву.

– Я не давал тебе клятв, – ответил я.

– Но ты умрешь так, будто дал ее, – сказал Зигфрид, – тебя пригвоздят к кресту за руки и за ноги, и ты будешь вопить без умолку, пока мне не наскучат твои вопли.

Он снова скорчил гримасу, отведя топор назад для последнего удара, который должен был сокрушить мой щит.

– И я сдеру кожу с твоего трупа, Утред Предатель, выдублю ее и натяну на свой щит. Я помочусь в глотку твоего трупа и станцую на твоих костях.

Он запахнулся топором – и тут упало небо.

Огромный кусок тяжелой каменной кладки рухнул с укреплений и обрушился на ряды Зигфрида.

Пыль, и вопли, и изувеченные люди.

Шесть воинов лежали на земле или держались за сломанные руки и ноги. Все они находились позади Зигфрида, и тот удивленно обернулся, как вдруг Осферт, незаконнорожденный сын Альфеда, спрыгнул с надвратных укреплений.

Он, должно быть, сломал лодыжку во время своего отчаянного прыжка, но каким-то образом выжил. Приземлившись среди изувеченных тел, которые только что были вторым рядом войска Зигфрида, он завопил, как девчонка, и взмахнул мечом. Он целил в голову огромного норвежца, и клинок стукнул Зигфрида по шлему. Меч не пробил металл, но на мгновение, должно быть, удар ошеломил Зигфрида.

Я сломал свою «стену щитов», сделав два шага вперед, и саданул ошеломленного воина щитом, а потом пырнул его Осиным Жалом в левое бедро. На сей раз меч пронзил звенья кольчуги, и я вывернул клинок, разорвав плоть. Зигфрид покачнулся, и тогда Осферт, чье лицо выражало чистейший ужас, ткнул мечом норвежца в поясницу.

Вряд ли Осферт сознавал, что делает. Он обмочился от страха, он был ошеломлен, сбит с толку, а враги пришли в себя и надвигались, чтобы его убить. Осферт нанес удар мечом с такой отчаянной силой, что пробил плащ из медвежьей шкуры, кольчугу Зигфрида, а потом и самого Зигфрида.

Богатырь завопил от боли. Финан был рядом со мной, танцуя, как всегда танцевал в битве; он обманул человека рядом с Зигфридом ложным выпадом, полоснул мечом вбок, по лицу этого воина, а потом закричал Осферту, веля ему идти к нам.

Но сын Альфреда застыл от ужаса. Он прожил бы не дольше одного биения сердца, если бы я не стряхнул с руки остатки своего разбитого щита, не потянулся мимо вопящего Зигфрида и не рванул Осферта к себе. Я толкнул юношу назад, во второй ряд, и приготовился встретить следующую атаку – на этот раз без щита.

– Господи, спасибо Тебе, Господи, спасибо Тебе, – повторял Осферт.

Это звучало жалко.

Зигфрид, скуля, стоял на коленях. Двое воинов оттащили его прочь, и я увидел, что Эрик в ужасе смотрит на раненого брата.

– Приди и умри! – закричал я ему.

Но Эрик ответил на мой гневный вопль печальным взглядом и кивнул, словно признавая, что обычай заставляет меня угрожать, но что эти угрозы никоим образом не уменьшают его уважения ко мне.

– Давай! – подначивал я. – Приди и встреться со Вздохом Змея!

– В свое время, господин Утред! – крикнул в ответ Эрик.

Его вежливость словно порицала меня за рык.

Эрик нагнулся над раненым братом. То, что Зигфрид был ранен, заставило врагов заколебаться, прежде чем снова на нас напасть. Они колебались достаточно долго, чтобы я повернулся и увидел – Стеапа отбил атаку, направленную из города.

– Что происходит на бастионе? – спросил я Осферта.

Тот уставился на меня с предельным ужасом на лице.

– Спасибо тебе, господин Утред, – запинаясь, проговорил он.

Я ударил его левым кулаком в живот.

– Что там происходит?! – закричал я.

Осферт уставился на меня с разинутым ртом, снова что-то пробормотал, запинаясь, потом все же заставил себя говорить внятно:

– Ничего, господин. Язычники не могут подняться по лестницам.

Я повернулся, чтобы встать лицом к врагу.

Пирлиг удерживает вершину бастиона, Стеапа сдерживает врага у внутренней части ворот, поэтому я должен продержаться здесь.

Я прикоснулся к своему амулету-молоту, провел левой рукой по рукояти Вздоха Змея и поблагодарил богов за то, что все еще жив.

– Дай мне твой щит, – обратился я к Осферту.

Выхватив у него щит, я просунул покрытую синяками руку в кожаные петли и увидел, что враг снова строится в шеренгу.

– Ты видел людей Этельреда? – спросил я Осферта.

– Этельреда? – переспросил он, как будто никогда раньше не слышал этого имени.

– Моего кузена! – рявкнул я. – Ты видел его?

– О да, господин, он идет. – Осферт говорил так, будто эта новость была совершенно не важна. Таким тоном он сказал бы, что видел, как вдали идет дождь.

Я рискнул повернуться к нему лицом.

– Он идет?

– Да, господин, – ответил Осферт.

И Этельред действительно шел. И вот он явился-таки.

Теперь наш бой был почти закончен, потому что Этельред не оставил своей затеи захватить город и перевел своих людей через Флеот, чтобы напасть на врага с тыла, и враг бежал на север, к следующим воротам.

Некоторое время мы преследовали бегущих.

Я вытащил Вздох Змея, ведь в открытом бою не было оружия лучше, и догнал-таки датчанина, который был слишком толст, чтобы быстро бежать. Он повернулся, сделал выпад копьем, которое я отбил одолженным щитом. А потом я послал датчанина в зал трупов яростным ударом меча.

Люди Этельреда завывали, пробивая себе путь вверх по склону, и я решил, что они легко могут по ошибке принять моих людей за врагов, поэтому созвал свой отряд, чтобы вернуться к Воротам Лудда. Арка под воротами была теперь пуста, хотя по обе ее стороны валялись окровавленные трупы и разбитые щиты.

Солнце поднялось выше, но из-за завесы облаков все еще казалось грязно-желтым.

Некоторые из людей Зигфрида погибли, не войдя в город. Среди них царила такая паника, что некоторых даже забили до смерти заостренными мотыгами. Но большинство сумели добраться до следующих ворот, ведущих в старый город, и тут мы открыли на них охоту.

То была дикая, воющая ночь.

До воинов Зигфрида, не принимавших участия в вылазке за ворота, слишком медленно доходило, что они побеждены. Они оставались на укреплениях, пока не увидели надвигающуюся смерть, и тогда сбежали вниз, на улицы, в переулки, уже забитые мужчинами, женщинами и детьми, спасающимися от нападающих саксов. Беглецы устремились вниз по уступам холма, на котором стоял город, к лодкам, привязанным к пристаням ниже по течению от моста.