— Я должна звать тебя мамой? — пролепетала Мелисса.

Тина заглянула в ее глаза, пытаясь понять, что ею движет, и произнесла:

— Это необязательно.

— Если ты хочешь, я буду звать тебя так, — сказала девочка, — не уезжай. Я не трону твоего ребенка. Прости.

— Иди сюда, — прошептала Тина, — он сын твоего папы, а значит, твой брат. Посмотри, как вы с ним похожи! Я обещаю сделать все, чтобы ты не чувствовала себя забытой и обделенной любовью! Но ты должна верить в то, что я хочу тебе только добра, и не бежать от моей любви.

— Хорошо, мама, — сказала Мелисса, и Тина, нервы которой были еще не в порядке, зарыдала.

Она протянула руки по покрывалу, и Мелисса нерешительно прильнула к ней: ее черные локоны смешались с русыми волосами Тины.

«Только потому, что ты так похожа на Конрада, только потому, что ты дочь той безвинной, погибшей страшной смертью женщины, я готова простить тебя и принять обратно в свое сердце, — думала Тина, — и еще потому, что ты все-таки ребенок, которому нужна любовь и нужна семья».

Человек легко поднимался по склону зеленого холма, и ему казалось, что души листьев, цветов и трав тихо поют, приветствуя его. Он ступал на эту землю с таким чувством, с каким входят, наверное, во врата рая.

За те долгие годы, что он провел вдали от дома, ему часто снились Австралия и Сидней, совсем не такие, какими они были на самом деле, и он больше всего на свете мечтал увидеть их наяву. Он улыбался, прищурив глаза от яркого солнца, изливавшего на землю потоки света, и ветер нетерпеливо трепал его светлые волосы. Родной край, как и мать, дается природой, судьбой, это то, что взращивает тебя, делает таким, каков ты есть, что всегда примет тебя и простит; то, от чего никогда не уйти навсегда, о чем помнишь, как бы далеко ни находился, к чему возвращаешься, потому что возвращение к началу неизбежно.

Совсем недавно молодому человеку исполнилось двадцать девять лет, и он готовился, вернувшись домой, начать новую жизнь. Это был Даллас Шелдон.

Он упивался тем, что видел. Он наконец приехал в страну своего детства и своей любви, вернулся к самому себе.

Он выздоровел, если не совсем, то, по крайней мере, почти. А до этого… Он много раз хватался за надежду, и много раз она ускользала от него.

Даллас лечился во Франции и последние полгода провел на одном из лучших курортов.

Он улыбался, как ребенок, и в то же время глаза его казались глазами человека, который по внутреннему ощущению был, возможно, старше своего истинного возраста: в их изумрудной глубине хранились следы пережитой боли.

Он шел сам, своими ногами, без помощи костылей или трости, и это была ожившая мечта, то, во что он когда-то уже перестал верить.

Австралия, чудесная Австралия, страна высокого солнца и синих морей! Даллас знал, что такие чувства священны, ибо тот, кто всю жизнь любил один край и одну женщину, сохранил свою душу. Можно любить не однажды, но каждое новое чувство — как новая вера: оно меняет нас, дает новый образ мыслей, дарит новые глаза, переселяет в другую жизнь.

Был самый разгар жаркого австралийского лета, все таяло и млело под палящим солнцем.

Даллас без труда нашел дом Конрада О'Рейли — внушительное сооружение из светлого камня, окруженное пышным садом.

В глубине тенистых кустов на низкой скамейке сидела женщина с маленьким ребенком на руках. Даллас, разумеется, не узнал в привлекательной молодой незнакомке несчастную, замученную бандитами девушку, которую он нашел когда-то в диком, непроходимом страшном лесу.

Он остановился.

— Добрый день, мэм!

Тина вскинула большие, бриллиантово-серые глаза.

— Здравствуйте, сэр!

Он улыбнулся, и она ответила на улыбку, инстинктивно проникаясь доверием к человеку, в котором угадывала натуру, чем-то сходную со своей.

Тина провела гостя в дом, вскоре приехал Конрад, и изумленной радости всех троих не было предела.

— Если бы ты знала, Тина, каким счастьем было для меня получать письма Далласа. Сначала, когда он смог сидеть, потом — вставать на ноги, а после — передвигаться на костылях, — говорил Конрад жене.

— Я перенес несколько сложных операций, но все кончилось хорошо, — ответил Даллас, и собеседники могли только догадываться по мимолетному выражению его лица и глаз, чего стоило это возвращение к полноценной жизни.

Он не стал задерживаться у Конрада и Тины, пообещав зайти на днях и тогда рассказать обо всем подробно.

— Приходите в воскресенье к нам на обед, — сказал Конрад, — отпразднуем ваше возвращение.

— Нашу общую победу! — улыбнулся Даллас, и эта проникновенная искренняя улыбка мягким отсветом легла на лица стоящих перед ним людей.

Через день Тина решила проехать по ближайшим магазинам. Бывшая провинциалка и скромная учительница постоянно забывала, что теперь она — богатая молодая леди, имеющая возможность делать дорогие покупки. Она редко куда-либо выезжала, поглощенная заботами о детях, охотнее всего проводила время дома, с семьей. Но сегодня необходимо было выйти из дома: через неделю после запланированного обеда с Далласом Конрад собирался наконец дать прием по случаю появления на свет своего наследника. Торжество давно откладывалось, больше ждать не было смысла, и теперь Тина нуждалась в новом туалете.

Мелисса увязалась с нею, они то и дело останавливали экипаж, девочка поминутно просила купить то одно, то другое, и вскоре сиденье оказалось заваленным коробками.

Они остановились в своеобразном торговом центре Сиднея и, оставив карету, пошли пешком. Тина держала Мелиссу за руку, а другой обмахивалась веером. Дело шло к полудню, и жара становилась нестерпимой.

— Пожалуйста, вернемся! — задыхаясь, произнесла Тина, но неутомимая Мелисса тянула женщину в темную духоту магазинов.

— Мама, смотри, какие шляпки! — воскликнула девочка, заметив очередную витрину. — Зайдем?

— Но это для взрослых леди! — пыталась возразить Тина.

— Тогда купишь себе!

Конечно, Тина хотела иметь красивую модную шляпку, но заходить куда-либо еще было выше ее сил.

Она подняла глаза на раскаленное небо, яркость которого, казалось, еще усиливало безжалостное сияние жгучего солнца. Потом взгляд опустился ниже, и женщина заметила вывеску, на которой рядом с модным словом «салон» вместо имени какой-нибудь француженки красовалась прежняя фамилия Тины — «Хиггинс». Интересное совпадение!

Тина на мгновение замерла. Потом взялась за дверную ручку.

Звякнул колокольчик, и приветливо улыбающаяся девушка поспешила навстречу клиентке.

— Добрый день, мэм!