От страха она просыпается, сразу попадая в другой сон. Стола в комнате нет, есть только шкаф. Его дверцы хлопают, пытаются поймать Катю. Куда бы она ни кинулась, он тут же оказывается в этом месте и разевает створки, чтобы проглотить ее…

Много разных жутких снов снилось Кате. Но один, со столом, запомнился ей больше всего. И сейчас, когда сестра все ей рассказала, Катя поняла, что именно доставали из шкафа в ее сне — шкатулку с вещами, когда-то принадлежавшими ведьме. Видимо, без них Валя не могла колдовать.

С крыльца хорошо был виден цыганский дом. На заднем дворе Валя ругала Артура. Тот согласно кивал, теребил руками край футболки.

— Баб, ну хватит, — наконец выкрикнул он, отбегая к забору. — Я все понял!

Хлопнула калитка, заскрипел старый велосипед. Цыганка ушла в дом.

— «Я все понял», — передразнила Катя Артура. Потом попробовала сказать эту фразу на разные голоса, поймала нужную интонацию, удовлетворенно самой себе кивнула и сошла с крыльца. Она была готова наведаться в гости к цыганам и узнать, стоит ли в шкафу, около стола в комнате, шкатулка? И если стоит, то что в ней лежит?

Это же не разбой будет, не воровство яблок. Она только зайдет и взглянет одним глазком. Никто и не узнает, что она там была. Кому от этого будет какой-то вред? Никому.

На заднем дворе цыганского дома у будки сидела собака и лениво чесала бок. По желтому песку гуляли куры. Красивый петух с разноцветным хвостом взлетел на перевернутую собачью миску, захлопал крыльями, но кукарекать не стал. Передумал. Гордо оглядел свое хозяйство и спрыгнул на землю. Скрипнула дверь. Валя, на ходу пнув собаку в бок, ушла в курятник.

Путь был свободен.

Катя прошмыгнула к крыльцу, толкнула низкую дверь, на ощупь прошла по темному коридору.

В кухне никого не было. А кому здесь еще быть? Настя у колодца, Артур укатил, Валя на заднем дворе.

Дом был хорошо знаком ей — по снам. Тесная кухня, скрипучая дверь, заставленная кроватями комната. А вот и шкаф. Тот самый, двустворчатый.

Катя потянула на себя правую дверцу. Встав на цыпочки, дотронулась до верхней полки. Там под полотенцем стояла деревянная коробка. Нет, не коробка — шкатулка. Катины пальцы скользнули по ее гладкому боку. Так не достать. Нужен стул.

Пока она тащила его через всю комнату, успела рассмотреть, что на столе стоит подсвечник с тремя свечами, в сковородке тоже лежат свечи, рядом стоит пустая миска и лежит большой кухонный нож. Да, все так. Но было и кое-что другое. На блюдце с золотой каемкой лежала маленькая фигурка, вырезанная как будто из куска мыла. Это была девочка, кругленькая, в юбочке, с косичкой. В ее голову и грудь были воткнуты булавки. При взгляде на эту фигурку у Кати нехорошо стало на душе. На кого-то она очень похожа…

Думать об этом некогда. Нужно спешить!

Со стулом дела пошли веселее — шкатулка оказалась у нее в руках. Красивая, с мозаичным рисунком, покрытая толстым слоем пожелтевшего лака. Под крышкой — монеты, трава…

Хлопнула дверь, послышалось кудахтанье. Валя возвращается! Катя машинально прижала к себе шкатулку. Если ее сейчас здесь застанут, то…

Скорее на улицу. Там Ирка! Там бабушка!

Не тратя времени на ступеньки, Катя прямо с крыльца спрыгнула в кусты. Дверь еще не успела вернуться на место, как ее распахнули вновь.

— Артур! Ты еще здесь? — послышался недовольный голос цыганки.

Катя отползла в сторону.

— Баб, ну хватит, — протянула она, стараясь подражать голосу цыганенка. Получилось похоже.

— Что ты здесь делаешь? — заговорила Валя, не подозревая, что общается не с внуком. — Что я тебе говорила?

Она вглядывалась в темные кусты, в руках у нее билась черная курица.

— Я все понял, — промямлила Катя уже выученный кусок «текста».

— Понял? — продолжала возмущаться цыганка. — Тогда почему ты здесь торчишь?

— Понял, говорю! — Катя сомневалась в том, что правильно произнесет другие слова.

Цыганка потопталась на месте, видимо, ожидая, что внук подойдет к ней поближе.

— Артур! — позвала она.

Катя решила больше не испытывать судьбу и стала пробираться к забору. Шкатулка ей мешала. Бросить бы, но руки сами крепко ее держали, не желая выпускать. Ладно, она потом ее вернет, посмотрит дома, вместе с Ирой, и вернет. На крыльцо положит или перекинет в огород…

Чтобы добраться до своего дома, ей пришлось перелезть через их общий забор и пробежать по грядкам.

В шкатулке все было таким же, как и в ее сне. Трава, белый гребень с зеленым камнем, ржавый ключ, монеты…

В коридоре послышался плаксивый Ирин голос:

— Не знаю я, где она!

Катя взглянула в окно. У крыльца стояла баба Риша, на земле лежал Ирин велосипед. Катя быстро сунула шкатулку в печку, загородила ее старыми газетами для растопки.

В кухню влетела разъяренная Ира.

— Ты где была? — грозно спросила она. — Куда тебя понесло? Я уже подумала, что тебя украли!

— Ирочка! — Катя кинулась сестре на шею.

— Что еще? — нахмурилась Ира. — На минуту тебя нельзя оставить, обязательно что-нибудь учудишь!

— Пойдем! — Катя потянула сестру к печке.

Рассказать обо всем в двух словах казалось невозможным. Ира только заговорила было, как в кухне появилась бабушка.

— О чем шепчетесь? — проворчала она. — А ну руки мыть, за стол — и спать.

Сестры побежали к умывальнику. Катя скакала вокруг Иры, то в одно, то в другое ухо сестры быстро-быстро пересказывая случившееся.

— Это же воровство! — удивилась Ира, дослушав ее историю до конца. — Теперь цыганка нас съест. Без масла!

— Никакое не воровство! — легкомысленно отмахнулась от слов сестры Катя. — Мы только посмотрим и вернем. Валя и не заметит. А потом, вдруг она без этих побрякушек колдовать не сможет? Представляешь, как здорово! Мы ее тогда сами покусаем.

— Хорошо бы… — Ира уже ни в чем не была уверена.

Появление Артура никого не удивило.

Цыганенок был мрачен, он хмурил брови, не поднимал глаз от земли, и вообще являл собою вид крайней степени отчаяния.

— Чего тебе? — грозно напустилась на него Ира.

Артур повертел в руках блестящую заколку.

— Не теряли, — хором сказали сестры.

— Знаю, — вздохнул Артур, — это я никак из кармана ее не выкину.

— Починил велосипед? — ехидно спросила Ира.

— Починил, — мотнул головой Артур. — Вы за молоком-то ходить будете?

— Не нужно нам вашего отравленного молока, — огрызнулась Ира. — Сами пейте! Или у вас его никто брать больше не хочет?