Росс проснулся вскоре после Элейн. Только ночь ему пришлось проводить не в роскоши — не на кровати. Кровать заменило заднее сиденье его золотистого «Корнита», и это было не самое удобное место на свете, хотя все лучше, чем делить огромную двуспальную кровать с Джиной Джермейн. Господи! Все что угодно, только не это.

Он пинком открыл заднюю дверцу машины, распрямился, с трудом вылез и что было силы потянулся.

По полу гаража пробежала крыса. В Беверли-Хиллз их хоть пруд пруди. Четвероногих и на двух ногах.

Росс Конти. Кинозвезда. Спит по-черному.

Не то чтобы это так задумывалось, но с тех пор, как он оставил Элейн, не особенно ему везло, в чем и была одна из причин, почему он вернулся на свой насест. К сожалению, было уже слишком поздно, чтобы он мог войти в дом. Он звонил у дверей десять минут, никто не открыл. Его ключ остался среди его вещей у Джины дома. Плохо, конечно, но обратно он ни за что не поедет. Когда все собаки в окрестностях стали лаять, он отказался от дальнейших попыток попасть в собственный дом и отогнал «Корниш» на аллею за домом. Там он нажал кнопку дистанционного управления, чтобы открыть гараж, въехал, поставил машину и устроился спать на заднем сиденье.

Господи! Теперь у него разламывалась спина, и в данную секунду нет для него ничего важнее, как отлить.

Только бы Лина была на месте. Ему не хотелось тревожить сладкий сон Элейн. Хотелось, Чтобы она была в хорошем настроении, когда вернется ее герой.

Сведений Дек набрал более чем достаточно. Они копошились в мозгу, как черви на туше дохлой коровы. Пожирая рассудок. Сводя сума.

Нита Кэрролл.

Сначала ни звука.

Пока он не проколол этот жир и слова не забили фонтаном, как алая кровь.

Чего она только не порассказала! Старуха, а память цепкая — держит, как в сундуке. Когда он упомянул Уинифред и Уиллиса Эндрюсов, запнулась поначалу, но потом вспомнила. И документы нашла — подтвердить.

Он знает, кто его мать.

Знает, где она.

Сразу же вспомнилась Джой. Наконец им можно будет встретиться. Джой такая милая. Из нее бы вышла кинозвезда. Насколько она красивее той дряни, что расхаживает по улицам, он скажет ей в следующий раз, как увидит. Она будет его за это любить. Поцелует, обнимет покрепче и опять назовет ковбоем…

Он так скучает по ней.

Если он все возьмет на себя, она вернется? Надо будет спросить.

Конечно, Страж Порядка не может умолять.

Или платить.

Он ей платил? Дек нахмурился — трудно сказать.

Может, однажды.

ГРЯЗНАЯ ПРОСТИТУТКА, ВОТ ОНА КТО.

Ярость ударила в голову, где и без того крепко засело имя Женщины, что выбросила его в этот грязный мир.

Слова Ниты Кэрролл дребезжали, как миллионы осколков:

«…Всегда знала, кто мамаша… мои детишки не то что у других… ежели могла, следила, как и что с ними… задарма их никогда не отдавала… хорошие девушки, что попали в беду… твоя мамаша хорошо себя показала… твоя мамаша… твоя мамаша…»

К ЧЕРТУ ЕГО МАМАШУ!

Оставила его. Отдала. Выбросила, как мусор.

СУКА НИКОГДА ЕГО И НЕ ХОТЕЛА.

Будет расплачиваться за каждый год его жизни.

Кровью.

Мучительно.

— Сегодня я с ухожу, — тихо сказала Ангель.

— Да ух вижу, — раздраженно бросил Коко, отправлял в рот ложку кукурузных хлопьев с изюмом и одновременно пытаясь налить себе кофе.

Она осторожно взяла чашку у него из рук.

Он схватил ее обратно.

— Премного благодарен, только кофе я вполне могу себе сделать сам.

Она вздохнула.

— Почему ты на меня злишься?

— Кто злится? Я — ни в коем случае.

— Пожалуйста, не сердись. — Она робко коснулась его руки. — Ведь это у тебя я научилась постоять за себя. Без тебя разве хватило бы у меня сил дать Бадди попробовать еще раз.

— Ха! — фыркнул он. — Остается только надеяться, что ты соображаешь, что делаешь.

— Возвращаюсь к мужу и надеюсь, что у нас с ним получится и у ребенка будет отец.

— Мы с Адрианом были бы замечательными отцами. — Он хмыкнул.

— А в крестные отцы пойдете?

— Как у Марио Пьюзо?

— Кого?

— Силы небесные! Ты все такая же незнайка, да?

— Знаю не так уж и мало, тебе спасибо. Уже не та дурочка, что в слезах пришла к тебе в парикмахерскую искать работу.

— Никогда ты не была дурочкой. А просто невозможной лапочкой!

Они захихикали и обнялись.

— Ненавижу прощания, — сказал он угрюмо.

— За мной заедут только в пять.

— Ты же знаешь, суббота у нас самый трудный день. Раньше десяти я не вернусь.

— Можно я на следующей неделе приведу с собой Бадди?

— Господи! А надо?

— Ну пожалуйста.

— Там видно будет.

Они еще раз крепко обнялись, он погладил ее по светлым шелковистым волосам и крепко прижал к себе.

— Будь счастлива, греза моя, — прошептал он.

— Буду, — шепотом отозвалась она. — Я знаю, что буду.

Монтана не желала оплакивать Нийла. За то время, что они были женаты, он потерял двух близких друзей и оба раза говорил одно и то же: «Никогда не оглядывайся. Смело встречай все, что тебя ждет, и пусть мерзавцы это знают». А после напивался до чертиков.

Он бы, понятно, не захотел, чтобы она сидела и хандрила, вот она и не стала. А начала осуществлять свой замысел — расквитаться с Оливером. Понадобилась кое-какая организационная работа, но теперь все готово, и всякий раз, об этом подумав, она расплывалась до ушей. Понедельник, утро — час Оливера Истерна, и она ждет этого не дождется!

Меж тем она кончила укладывать вещи Нийла и принялась за свои пожитки.

В субботу утром позвонила Стивену Шапиро, знакомому агенту по недвижимости, и он явился посмотреть дом.

— Немедленно пускайте в продажу, — распорядилась она. — Оставляю на вас. В понедельник улетаю в Нью-Йорк.

Стивен вроде бы счел, что цена в два миллиона не так уж нереальна. «Если найдем нужного покупателя», — добавил он.

Она раздумывала, звонить кому-нибудь, чтобы попрощаться, или не стоит. Потом ей пришло в голову, что все настоящие ее друзья живут в Нью-Йорке. А в Лос-Анджелесе только знакомые.

Останется она или уедет — им-то что.