— А вам хорошо знакома боль?

— Нет, — сказал я. — Скажите честно, Воронофф, разве она не права? Впервые за многие годы вы вспомнили о том, что такое настоящая жизнь. И начали нелепо рисковать, стремясь удержать остроту ощущений. До сих пор вас ничто не удовлетворяло, верно? Даже прыжки в бездну. Слишком слабые ощущения.

Воронофф глядел на нас. И глаза у него горели.

— А на вас когда-нибудь охотились? Вы хоть представляете себе, что это такое?

— К несчастью, мне довелось испытать это удовольствие, — признался я. — И совсем недавно.

— Я говорю не о вашей игре в охоту, — процедил Воронофф с безграничным презрением. — Подонки охотятся на подонков — к присутствующим это, разумеется, не относится. Устраивая на вас охоту, Мирабель, они настолько перестраховались, что с равным успехом могли бы завязать вам глаза и влепить пулю в голову прежде, чем вы сделаете два шага.

— Забавно, но я готов с вами согласиться.

— Все могло быть иначе. Они могли играть честно: дать вам уйти подальше, прежде чем начинать облаву — чтобы ваша смерть не была настолько неизбежной. Позволить вам найти себе убежище и затаиться там. Совсем другое дело, не так ли?

— Почти, — ответил я. — Конечно, с той разницей, что я бы не пошел на это добровольно.

— Как знать. Если бы игра того стоила, если бы вас ожидала награда. Если бы вы думали, что уцелеете в игре.

— А чем вознаградили вас, Воронофф?

— Болью. Это освобождение. Хотя бы на несколько дней.

Я собирался что-то сказать и, похоже, успел даже получить ответ — то ли от Зебры, то ли от угрюмого амбала с пистолетом, больше похожим на дубинку. Более или менее отчетливо я запомнил лишь то, что случилось через несколько секунд — связующие моменты полностью стерлись из памяти. Сначала — вспышка света и волна жара: фуникулер, следующий за нами, открыл огонь. Потом — пронзительный визг, с которым взрывная волна вскрыла кабину фуникулера, словно консервную банку. Начинка фуникулера — груда механизмов из металла и пластика — испарилась в огненном облаке. Кажется, несколько секунд после этого мы падали: перебитые и искореженные выстрелом рычаги уже не цеплялись за кабели.

Через пару секунд падение резко прекратилось. Скорее всего, именно в этот момент я полностью пришел в себя. Первое, что я осознал — до того, как на меня обрушилась боль, — то, что наша машина перевернулась вверх тормашками: стол торчит из потолка, а в полу с неоновыми узорами зияет рваная дыра, в которой видна Бездна, обрамленная гнойными наростами Малча.

Тяжеловес-охранник исчез. Все, что от него осталось — это его ствол, который с грохотом перекатывался взад-вперед по импровизированному полу при каждом толчке — фуникулер делал попытки удержаться в положении неустойчивого равновесия. Рукоятку все еще сжимала кисть, аккуратно отрезанная осколком. Разглядывая осколки кости на срезе, я вспомнил, как остался без ступни, когда на наш лагерь напали люди Рейвича. О том, как я ощупал культю, а потом поднес к глазам окровавленную ладонь, отказываясь верить в то, что меня лишили части тела — словно захватили небольшой участок моей территории.

Однако теперь я точно знал, что со мной ничего подобного не случалось.

Мы с Зеброй закатились в угол салона и лежали, изо всех сил стискивая друг друга в объятиях. Воронофф исчез, не оставив ни малейшего следа. Боль накатывала волнами. Однако, уделив своему состоянию некоторое внимание, я решил, что все кости целы.

Фуникулер качался и поскрипывал. Внутри было тихо — я слышал лишь шумное дыхание и тихие стоны Зебры.

— Таннер? — она приоткрыла глаза-щелочки, переполненные болью. — Что случилось?

— Нас подбили, — объяснил я. Похоже, она понятия не имела о том, что нас кто-то преследовал, и, в отличие от меня, не ожидала неприятностей. — Вероятно, из мощного лучемета. Судя по всему, мы застряли в Кэнопи.

— Мы целы? — спросила она и, вздрогнув, высвободила руку. — Нет, погоди. Глупый вопрос. Ужасно глупый вопрос.

— Ты не ранена?

— Я… хм-м… минутку.

Ее глаза на миг затуманились и застыли, потом снова сфокусировались.

— Нет, ничего такого — по крайней мере, несколько часов продержусь.

— Что ты сейчас делала?

— Обследовала себя на предмет повреждений, — нехотя произнесла она. — А как ты, Таннер?

— Надеюсь выжить. Как и любой на моем месте.

Машина вздрогнула, заскользила вертикально вниз. Затем последовал новый толчок, и движение прекратилось. Я старался не смотреть в дыру, зияющую у моих ног, но успел заметить, что высота заметно возросла и Малч напоминает карту, которую я рассматриваю с солидного расстояния. Обзор заслоняли несколько членистых щупальцев Кэнопи, сросшихся между собой и необитаемых. Они лишь усиливали ощущение неимоверной высоты. Потом за полупрозрачной перегородкой зашевелились тени, и машина снова вздрогнула.

— Тебе не кажется, что нас кто-нибудь непременно спасет? — спросила Зебра.

— Скорее всего, этот кто-то не захочет вмешиваться в чужие дела, — отозвался я, кивком указывая на перегородку. — А вот там кто-то явно уцелел. Думаю, нам пора убираться, пока нашим состоянием не заинтересовались.

— Куда, Таннер?

Я покосился на дыру в полу.

— Кажется, выбор у нас не слишком велик?

— Ты с ума сошел!

— Вполне возможно.

Я опустился на колени у самой дыры, пошире расставил руки и, опираясь о ее края, высунул голову наружу. Оглядевшись, я развернулся и начал медленно спускаться ногами вперед, пока не нащупал поверхность одной из извилистых ветвей Кэнопи, на которой покоился наш фуникулер. Ветка была тонкой — мы находились вблизи ее оконечности, где она сужалась, переходя в щупальцеобразный отросток — нет, это больше напоминало стебель, вырастающий из луковицы. Найдя опору, я отцепился и помог спуститься Зебре. Впрочем, она едва ли нуждалась в моей помощи: ее конечности отличались удивительной гибкостью.

Зебра окинула оценивающим взглядом искореженную громаду фуникулера, нависшую над нами. Крыша превратилась в обугленный ком полурасплавленных деталей, из телескопических рычагов уцелел лишь один, неестественно изогнутый и цепляющийся за одну из верхних ветвей. Казалось, стоит ветру дунуть чуть сильнее — и машина рухнет прямо в Малч. Квирренбах и один из охранников оставались внутри и яростно ломали дверь, которую заклинило суком-отростком.

— Воронофф еще жив, — я указал туда, где ветка, становясь толще, врастала в ствол. По ней полз человек — медленно, но упорно. Похоже, ветка ненамеренно спасла ему жизнь.

— Что ты собираешься делать?

— Ничего. Далеко он не уйдет.

Точность выстрела сделала бы честь скальпелю хирурга — заряд ударил достаточно близко, чтобы привлечь внимание, не рискуя перебить ветку. Он заставил беглеца остановиться, но Воронофф еще не повернулся в нашу сторону.