Например, первый поцелуй, первое приготовление пищи, первые слезы. И, конечно, первая брачная ночь...

«Черт побери!» — подумал он, чувствуя, как кровь приливает к лицу, и его бросает в жар.

С другой стороны, Чу Ваньнин тоже часто брал, не спрашивая, многие принадлежащие только Мо Жаню вещи. И для него все это также было в первый раз.

Первый выбор наставника, первый обман, первые цветы, которые он решил подарить кому-то...

Первое разочарование в человеке.

Его первая влюбленность.

Да, тот самый первый раз в его в жизни, когда кто-то заставил его сердце биться быстрее.

Потому что, когда он пришел на Пик Сышэн, первым человеком, который ему понравился, был не Ши Мэй, а Чу Ваньнин.

В тот день, когда он впервые увидел под яблоней этого одетого в белое незнакомца, который был всецело поглощен своим занятием, Мо Жань почувствовал, что кроме него никто не может быть его наставником. Он выглядел таким красивым и одиноким, уязвимым и нуждающимся в защите...

Но с какого момента все изменилось?

Когда тем человеком, которого он хотел защитить, стал Ши Мэй, а человеком, которого он ненавидел — Учитель? Мо Жань размышлял об этом в течение нескольких месяцев и, наконец, пришел к выводу, что это, должно быть, произошло после того недоразумения…

Это был первый раз, когда Чу Ваньнин использовал ивовую лозу, чтобы наказать его. Пятнадцатилетний мальчик вернулся в свою комнату с ранами по всему телу. В одиночестве он свернулся калачиком на кровати. Глаза покраснели от непролитых слез, горло сжалось от с трудом сдерживаемых рыданий. Даже раны на спине не причиняли такой боли, как воспоминания о холодном выражении лица Учителя, когда он, не выказав ему ни капли милосердия, хлестал его кнутом, как паршивого пса.

Да, он украл из аптекарского сада ветвь цветущей яблони, но ведь ему была неведома ее ценность. Откуда ему было знать, сколько усилий госпожа Ван приложила, чтобы вырастить яблоню, и что она пять лет ждала этого первого цветения.

Мо Жань знал только, что встал как вкопанный, когда той ночью увидел, как в темноте ночи лунный свет упал на нежные цветы. Их лепестки были такими белыми, а аромат так освежающе чист…

Он поднял голову, чтобы вдохнуть этот запах и полюбоваться цветением, и сразу подумал об Учителе. В этот момент его сердце почему-то забилось сильнее, и необъяснимая дрожь распространилась обжигающим теплом к кончикам пальцев. Прежде чем он успел осмыслить, что делает, Мо Жань уже срывал ветвь так осторожно, чтобы даже капля росы не упала с лепестков.

Сквозь густую завесу ресниц юноша смотрел на капли росы на белых лепестках, в которых отражался ослепительно-яркий свет луны. Тогда Мо Жань еще не знал, что нежность и любовь, которые он испытал в тот момент по отношению к Чу Ваньнину, были так чисты, как никогда и ни к кому до этого. До самой его смерти те чувства оставались самыми светлыми и незапятнанными из всего того спектра эмоций, что Мо Вэйюй испытывал в своей жизни.

Но, прежде чем Мо Жань успел подарить эти цветы Учителю, он случайно столкнулся с Сюэ Мэном, который пришел, чтобы собрать травы для своей матери.

Полный праведного гнева молодой господин Сюэ притащил брата к Учителю. Чу Ваньнин выслушал обвинения, вполоборота окинул холодным и острым взглядом пылающее лицо Мо Жаня и спросил, может ли он что-то сказать в свое оправдание.

Мо Жань сказал тогда:

— Я сорвал эти цветы, потому что хотел подарить…

Он все еще держал в руке цветущую ветвь, покрытую инеем и росой, невыразимо свежую и чарующую.

Однако глаза Чу Ваньнина были ледяными. Под этим холодным взглядом жар, горевший в груди Мо Жаня, стал остывать, превращаясь в холодный уродливый камень.

И он так и не смог сказать «вам».

Ему слишком хорошо было знакомо это выражение лица... До того, как он попал на Пик Сышэн, годами его маленькое и тощее тело металось между гостями и артистами публичного дома. И каждый день он видел это выражение на лицах других людей…

Презрение... пренебрежение…

Мо Жань вдруг почувствовал, как нервная дрожь охватила его тело.

Неужели Учитель тоже презирает его?

Столкнувшись с холодным допросом Чу Ваньнина, Мо Жань почувствовал, как его сердце заледенело. Он опустил голову и прошептал:

— Я… не о чем тут рассказывать…

Это было предрешено.

Из-за ветви яблони Чу Ваньнин нанес ему сорок ударов ивовой лозой, и первые хрупкие чувства Мо Жаня были разбиты вдребезги.

Однако если бы Мо Жань захотел сказать чуть больше, если бы Чу Ваньнин захотел узнать чуть больше, возможно, все сложилось бы иначе. И эти учитель и ученик не сделали бы первый шаг на проклятый путь, с которого не свернуть.

Но слишком много было между ними этих «если».

И именно в этот ключевой момент рядом с ним появился теплый и понимающий Ши Мэй.

После возвращения с экзекуции Чу Ваньнина Мо Жань не пошел на ужин. Он, не включая свет, упал на кровать, свернувшись в позе эмбриона.

Когда Ши Мэй толкнул дверь, то с трудом разглядел в темноте застывшую фигуру. Он осторожно поставил на стол чашу с пельмешками в остром бульоне, подошел к кровати и ласково прошептал:

— А- Жань?

В то время у Мо Жаня не было никаких глубоких чувств к Ши Мэю, поэтому он даже не повернул головы. Его покрасневшие от непролитых слез глаза все еще смотрели в стену, а голос звучал хрипло и грубо:

— Выйди!

— Я тебе принес…

— Я сказал, выйди!

— А-Жань, не будь таким.

— …

— У Учителя плохой характер, но со временем ты привыкнешь. Тебе лучше встать и поесть.

Мо Жань был упрям, как осел, которого с места не сдвинут и десять лошадей.

— Не хочу, я не голоден.

— Если ты не съешь это, то Учитель будет очень... — прежде чем он успел закончить фразу, Мо Жань резко сел. На ресницах повисли первые слезинки, внутри все кипело от обиды и гнева.

— Он будет зол на меня? На что он будет злиться на этот раз? Мой рот на моем лице. Какое отношение к нему имеет то, ем я или нет? На самом деле, он даже не хотел, чтобы я был его учеником. Если я умру от голода, никто не будет беспокоить этого старика, и он, наконец, будет счастлив!

Ши Мэй шокировано уставился на