Когда напряженность вокруг предоставления статуса «наиболее благоприятствуемой нации» еще только пытались преодолеть, вновь возник тайваньский вопрос. В условиях молчаливой договоренности по поддержанию в силе трех коммюнике, на чьей основе строилась нормализация китайско-американских отношений, Тайвань создал здоровую экономику и демократические институты. Он вступил в Азиатский банк развития и АТЭС (организацию Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества) и с согласия Пекина принимал участие в Олимпийских играх. Пекин со своей стороны, начиная с 1980-х годов, выдвигал предложения об объединении, которое обеспечило бы Тайваню полную внутреннюю автономию. В случае согласия Тайваня принять статус «Специального административного района» Китайской Народной Республики (такой же юридический статус, какой должны были получить Гонконг и Макао) Пекин обязывался разрешить ему сохранить собственные политические институты и даже собственные вооруженные силы[673].

Тайбэй среагировал на предложения Пекина осторожно-сдержанно. Однако он получал выгоды от экономического преобразования Китайской Народной Республики и все больше вступал в экономическом плане во взаимозависимость с ней. После ослабления ограничений на двустороннюю торговлю и капиталовложения в конце 1980-х годов многие тайваньские компании перенесли производство на материк. К концу 1993 года Тайвань обогнал Японию и стал вторым крупным источником иностранных инвестиций в Китай[674].

Если экономическая взаимозависимость все более усиливалась, то политические пути обеих сторон расходились весьма значительно. В 1987 году стареющий лидер Тайваня Чан Кайши отменил военное положение. Произошла решительная либерализация внутренних институтов на Тайване: были сняты ограничения в прессе, соперничающие политические партии получили разрешение принимать участие в выборах в законодательные органы. В 1994 году поправка в конституцию положила основу для прямых выборов тайваньского президента на основе всеобщего избирательного права. Новые голоса на политической арене, которые были вынуждены ограничивать свою деятельность из-за военного положения, введенного в период запретов, стали проповедовать ясно выраженное национальное самосознание тайваньцев и в перспективе официальную независимость. Возглавлял их Ли Дэнхуэй, энергичный экономист в области сельского хозяйства, строивший свою карьеру в рядах Гоминьдана и ставший его председателем в 1988 году.

Ли Дэнхуэй воплощал в себе все то, что ненавидел Пекин в тайваньских официальных лицах. Он вырос во время японской колонизации Тайваня, носил японское имя, учился в Японии и служил в японской императорской армии во время Второй мировой войны. Позже он совершенствовал свое образование в Соединенных Штатах в Корнелльском университете[675]. В отличие от большинства гоминьдановских функционеров Ли являлся выходцем с Тайваня и откровенно говорил о том, что он считает себя «прежде всего тайваньцем, а уж потом китайцем», а потому гордым и упорным защитником специфических институтов и исторического опыта Тайваня[676].

По мере приближения выборов 1996 года Ли Дэнхуэй и его кабинет министров предприняли серию актов, направленных на расширение того, что они называли «международным жизненным пространством». Создавая трудности для Пекина (и для многих в Вашингтоне), Ли и руководители министерств стали проводить так называемую «отпускную дипломатию», когда большие делегации тайваньских официальных лиц выезжали в разные столицы мира в «неофициальном качестве», подчас во время проведения там встреч международных организаций. Оказавшись там, они старались организовать встречи с проявлением как можно большего количества формальных признаков государственного характера данных мероприятий.

Администрация Клинтона пыталась отстраниться от такого поворота дел. В ноябре 1993 года на встрече с Цзян Цзэминем и во время пресс-конференции в Сиэтле по случаю встречи в верхах стран — членов АТЭС, расположенных на обоих берегах Тихого океана, Клинтон сказал:

«На нашей встрече я подтвердил, что Соединенные Штаты основываются на трех коммюнике как на краеугольном камне нашей политики „одного Китая“…

Проводимая Соединенными Штатами политика „одного Китая“ — наиболее подходящая для Соединенных Штатов политика. Она не мешает нам выполнять Акт об отношениях с Тайванем. Не препятствует она и развитию крепких экономических отношений, которые, к нашему удовлетворению, мы имеем с Тайванем. Как Вы знаете, на этой встрече присутствует и представитель [Тайваня]. Поэтому я оптимистично настроен в отношении сложившейся ситуации. Но я не думаю, что это может стать препятствием в развитии наших отношений с Китаем»[677].

Но для осуществления подхода Клинтона тайваньским руководителям следовало проявить сдержанность. Но Ли Дэнхуэй был настроен на продвижение принципа национального самосознания Тайваня. В 1994 году он хотел добиться разрешения на остановку на Гавайях для дозаправки его самолета по пути в Центральную Америку — тогда впервые тайваньский президент приземлился на американской земле. Следующей целью Ли Дэнхуэя стала встреча в 1995 году выпускников Корнелльского университета, где он в 1958 году получил степень доктора философии в области экономики. Под неистовым напором новоизбранного спикера палаты представителей Ньюта Гингрича конгресс проголосовал единогласно в палате представителей и только при одном голосе «против» в сенате в поддержку визита Ли Дэнхуэя. Уоррен Кристофер заверил китайского министра иностранных дел в апреле, что согласие на визит Ли будет «несовместимо с американской политикой», но, столкнувшись с таким внушительным напором, администрация пошла на попятный и дала согласие на его частный и неофициальный визит.

Оказавшись в Корнелле, Ли Дэнхуэй произнес речь, нарушив понятие «неофициальный». Вкратце отдав дань приятным воспоминаниям о проведенном в Корнелле времени, Ли начал оживленно говорить о стремлении тайваньского народа к официальному признанию его независимости. Его обтекаемые формулировки, частые упоминания слов «страна» и «нация» и прямолинейное обсуждение вопроса о неизбежной гибели коммунизма переполнили чашу терпения Пекина.