Во вступительной статье и биографических справках доминирует черно-белый подход, иногда огульно осуждаются как враги коммунистического режима люди, занимавшие весьма неоднозначную политическую позицию. Зачастую не проводится должного водораздела между различными идейно-политическими течениями, представленными в событиях; все политически активные лица, не поддержавшие так или иначе советскую военную акцию, безразборно оказываются в одном «контрреволюционном» лагере. Среди них и влиятельный деятель левого крыла партии мелких хозяев 3. Тилди, президент Венгрии в 1946–1948 годах. Его партия, формально сохранявшаяся, кстати сказать, и после 1948 года, будучи однозначно антифашистской с момента своего основания, в одном из документов (как и социал-демократы) отнесена к фашистским[920]. Оставить это место без комментариев – не просто научный промах, но определенная политическая позиция. Таким же образом с легкой руки составителей книги в роли «опасного государственного преступника» оказался и один из крупнейших философов-марксистов XX века многократно издававшийся в СССР и постсоветской России Дердь Лукач, задержанный при попытке выйти из югославского посольства 18 ноября, «благодаря высокой бдительности» сотрудников МВД, вместе с еще двумя «опасными преступниками» – бывшим первым секретарем венгерской компартии 3. Санто и ветераном венгерской компартии 3. Вашем, около 15 лет проведшим в хортистской тюрьме, по большей части вместе с будущим лидером венгерской компартии М. Ракоши[921].

Вообще же некоторые штампы в гэбистских донесениях 1950-х годов (когда хортистами, к примеру, называли всех оппонентов существующего режима независимо от их убеждений) оказались настолько живучими, что повлияли, как нам представляется, и на составителей биографического справочника. Впрочем, одномерность мышления, зацикленность на постоянной западной угрозе (куда более естественные в 1950-е годы, в условиях холодной войны, нежели сегодня) не помешали составителям некоторых донесений довольно адекватно оценивать дефицит народной поддержки действующего правительства, влияние общественного мнения на поведение тех или иных функционеров.

Ошибки касаются не только венгерских реалий, но и деятельности советских структур, что вызывает удивление. Так, комитет информации при МИД СССР не был ликвидирован, как утверждается, в 1954 году, а функционировал до 1958 года, что прослеживается и из публикуемых документов.

Иногда в биографических справках можно прочитать явный вздор, например о том, что непримиримый противник коммунизма кардинал Миндсенти в условиях советского военного присутствия мог руководить действиями восставших из американского посольства, в котором укрылся на рассвете 4 ноября[922]. Эта и некоторые другие подобные глупости тиражируются в широком общественно-научном сознании – тираж книги велик по меркам сегодняшней научной литературы (2000 экз.), он вдвое превышает тираж упомянутого фундаментального издания «Советский Союз и венгерский кризис 1956 года». Кроме того, в отличие от названного издания, рецензируемый сборник издан при финансовом содействии Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям, что наводит на грустные размышления о целях выполненного политико-идеологического заказа. Особенно, когда дело касается оценок во вступительной статье внешней политики СССР начиная с 1953 года. Меры, принятые руководством СССР после смерти Сталина и направленные на некоторое смягчение международной напряженности, расцениваются однозначно негативно, как ослабляющие безопасность СССР, предпочтение отдается курсу на конфронтацию с Западом. Особое сожаление выражено по поводу увольнения в 1954–1955 годах из органов нескольких тысяч сотрудников ГБ, в том числе «стоявших у истоков спецслужб послевоенного времени восточноевропейских государств»[923]. Можно вспомнить в этой связи генерала М. И. Белкина, главного советника при инсценировке осенью 1949 года процесса по делу Ласло Райка, имевшего большое международное значение: по итогам этого процесса антиюгославская кампания, инициированная Сталиным в 1948 году, взошла на новый виток, Югославия объявлялась страной, находившейся во власти уже не просто националистов и ревизионистов, но шпионов и убийц. Деятельность М. Белкина и его коллег в Будапеште в 1949 году дала в то время определенные основания одному из лидеров югославской компартии М. Пьяде публично назвать сталинский СССР страной, экспортирующей виселицы в государства своей сферы влияния. Вся рецензируемая книга, вступительная статья, комментарии к ней, биографические справки не только пронизаны апологетикой конфронтационного подхода во внешней политике. Стремление защитить честь своего мундира приводит составителей в лучшем случае к замалчиванию, а в худшем к циничной апологетике преступлений, совершенных при Сталине и осужденных на XX съезде КПСС. Фактическая солидаризация с этой позицией в 2009 году федеральной структуры – Агентства по печати и массовым коммуникациям, вызывает у непредвзятого читателя вполне естественные вопросы.

Выход в свет рецензируемой книги не случаен, отражая наметившуюся в последние годы определенную тенденцию, связанную с ревизией некоторых принципиальных оценок, утвердившихся в нашей литературе с конца 1980-х годов. В декабре 1989 года Политбюро ЦК КПСС официально признало необоснованность и ошибочность вступления войск пяти стран-участниц Организации Варшавского договора в Чехословакию 21 августа 1968 года. В 1989–1990 годах подверглась критической переоценке и советская политика в Венгрии в 1956 году, в ноябре 1992 года первый президент России Б. Н. Ельцин при посещении Будапешта говорил с трибуны венгерского парламента о неправомерности советского военного вмешательства во внутренние дела Венгрии в трагические дни «будапештской осени». Однако, судя по отклику некоторых российских СМИ на отмечавшееся в августе 2008 года 40-летие ввода войск ряда стран-членов ОВД в Чехословакию (особенно показательна публикация сотрудника ИНИОНа РАН А. И. Фурсова в «Литературной газете»[924]), начиная со второй половины 2008 года кое-кем была предпринята попытка апологетически пересмотреть отношение к отвергнутой М. С. Горбачевым и его окружением «доктрине Брежнева», к теории «ограниченного суверенитета» стран советской (российской) сферы влияния. За этим стоит апология права СССР, как и постсоветской России, на свободу рук в своей зоне безопасности, на широкое применение силовых методов во внешней политике. Распространенным аргументом в пользу правомерности силовой политики является ссылка на аналогичные действия США и НАТО в Югославии и на Ближнем Востоке. Эта позиция все более проявляется и в учебных пособиях по истории, что соответствует официальным установкам, нашедшим отражение в прессе. Как отмечалось в документе государственной комиссии, разрабатывавшей концепцию новых учебников по истории, в прежних учебниках «тенденциозно, в антипатриотическом ключе рассматривается участие Советского Союза в подавлении антикоммунистических выступлений в Венгрии и в Чехословакии в 1956 и 1968 гг.»[925]. Последовательное претворение в жизнь выше обозначенной позиции ведет к отказу от любых моральных оценок при обращении к истории и налагает veto на сколько-нибудь критический подход к освещению нашего недавнего прошлого. Ведь «любая критика преступлений периода коммунизма отдает русофобией и играет на руку силам, ведущим подлую игру против России», утверждает в своей статье А. Фурсов[926]. Отечественные историки, не склонные к безудержной апологетике советской внешней политики, становятся, по его мнению, орудиями в информационно-психологической войне, цель которой заключается в том, чтобы «выработать у русских разрушительные комплексы неполноценности и вины, нанести как можно более мощные психоудары (так в тексте – А. С.) по коллективному сознанию и коллективному бессознательному нации, загнать ее в психологически оборонительную позицию». Сторонниками указанной точки зрения последовательно ставится принципиальный знак равенства между антисоветским и антироссийским[927], что вступает в видимое противоречие не только с научным знанием, но и с обозначенной в феврале 2006 года при посещении Будапешта позицией президента России В. В. Путина, акцентировавшего внимание именно на нетождественности советской и российской политики: современная Россия, отмежевавшаяся от ошибок советской внешней политики, не несет ответственности за решения, принятые в венгерском вопросе осенью 1956 года. Таким образом, любое стремление к выявлению исторической правды о нашем прошлом чревато политическими обвинениями в русофобии; во избежание таких обвинений историки вынуждены не касаться острых тем, возрождается прежний, табуированный подход к отечественной истории новейшего времени. Согласно предложенной некоторыми авторами логике, поскольку критика советской, в том числе сталинской внешней политики в ее конкретных проявлениях расценивается как антироссийский акт, задача «честных» российских историков сводится к апологии советского прошлого, внешней политики СССР и к разоблачению антироссийских происков Запада.