Как писал Билл Херст, большая разница между У-Эр и другими представителями американской элиты, включая Вандербильтов и сравнительно недавно достигшего успеха и получившего известность Джозефа П. Кеннеди, состоит в том, что они «жили во лжи», оставляя своих любовниц «в тени, [в то время как] мой отец оставил нашу мать и открыто сожительствовал с Мэрион, Однако суть всех этих отношений оставалась единой»{462}. Как и все остальные любовницы, Мэрион была лишь «приятным развлечением», «дорогим, но расслабляющим украшением», «сексуальным котенком» его отца{463}.

Только самый старший сын Херста, хронически страдавший от избыточного веса весельчак и кутила, которого отец считал слишком безответственным, чтобы завещать ему свою издательскую империю, — лишь Джордж Херст всегда относился к Мэрион по-дружески. В своих воспоминаниях она выразила ему благодарность и написала о привязанности, которую к нему испытывала за его неизменно дружеское отношение, так резко отличавшееся от молчаливой враждебности его братьев.

Жизнь Мэрион в качестве любовницы У-Эр шла по заведенному распорядку. В замке Сен-Симеон они с У-Эр давали вечерние приемы, устраивали вечеринки у бассейна, маскарады и пикники на берегу океана. Мэрион такие приемы гостей очень нравились, но с годами ее все больше тяготила подготовка и необходимость соблюдать правила этикета, казавшиеся ей утомительными и скучными. У-Эр выходил к гостям, плавал в бассейне, играл в теннис, ужинал, но большую часть времени посвящал делам своей издательской империи, писал передовицы и читал газеты.

Мэрион терпеть не могла, когда он занимался делами, порой это так ее раздражало, что она становилась жестокой и даже могла публично над ним издеваться. Чарли Чаплин вспоминал, что во время одной из вечеринок подвыпившая Мэрион вышла из себя, когда Херст обсуждал производственные вопросы с сотрудниками газеты. «“Э-э-эй, ты!” — крикнула она. Оказавшийся в неловком положении У-Эр спокойно спросил: ‘‘Ты это мне говоришь?” Мэрион снова крикнула: “Да-а-а! Пойди сюда!” Не желая обострять положение и провоцировать скандал, У-Эр подошел к любовнице и спросил, чего она хочет. ‘‘3-з-занимайся всеми этими д-д-делами у себя в конторе, а не на м-м-моей вечеринке. Мои г-г-гости хотят выпить. Пойди принеси им чего-нибудь!”»{464}. У-Эр спокойно выполнил ее просьбу.

Покладистость У-Эр определялась тем, что он хотел избежать скандала, понимал, что Мэрион пьяна, а также полагал, что, поскольку ей не всегда могло быть с ним интересно, ему следовало как-то удовлетворять ее запросы. Даже в трезвом состоянии Мэрион часто слишком откровенничала и, несмотря на заикание, отнюдь не стеснялась в выражениях. А если бывала навеселе, ее острый язычок нередко становился язвительным и едким. У-Эр приходилось с этим мириться.

Наглядное представление об их богатстве и расточительности дают коллекции произведений искусства Херста и его частный зоопарк. Не всегда своевременно и правильно выплачивая налоги, — несмотря на огромное состояние, Херст нередко тратил так много, что оказывался на грани банкротства, — онв огромных количествах скупал предметы искусства. Его любовь к животным проявлялась, в частности, в том, что он содержал в собственном зоопарке более трехсот зверей, в том числе антилоп, бизонов, пантер, львов, рысей, леопарда, гепарда, медведей, шимпанзе, обезьян, тапира, овец, козлов, лам, кенгуру, кенгуру-валлаби и слониху Марианну. Он разводил такс, одно время на его псарне содержалось больше пятидесяти собак этой породы. Две таксы — Ганди, которого обожала Мэрион, и Элен, любимица Херста — были их неразлучными спутницами.

Любовь к таксам, к которым они относились чуть ли не как к приемным детям, со временем переросла в их сильную взаимную привязанность, которая еще теснее связала Мэрион и У-Эр. Когда умерла Элен, а вслед за ней Ганди, Мэрион и Херст помогали друг другу переносить горечь утраты. После смерти Элен, которая умерла у него на руках в его постели, У-Эр опубликовал в газете некролог. «Он не мог сдержать слез — все время плакал», — вспоминала Мэрион{465}. У-Эр похоронил собаку, а на могиле распорядился установить надгробный камень с надписью: «Здесь покоится дорогая Элен — мой преданный друг»{466}.

Когда умер Ганди, Мэрион была еще более безутешна. Ганди приносил ей мячи, когда она играла в теннис. Он спал в постели Мэрион и согревал ей ноги. В пятнадцатилетием возрасте пес смертельно заболел. Мэрион брала его в постель, где он гадил ей на ноги. Она мыла ноги и стирала простыни, пытаясь скрыть от других его состояние. Но это ей не удалось, и Херст привез ветеринара и медицинскую сестру. Пока У-Эр держал Мэрион, медсестра сделала собаке смертельный укол.

После этого Мэрион дала выход чувствам. Она вспоминала: «Я раскурочила там все, что могла. Перебила все, до чего дотянулись руки. Ярость душила меня так, что я чуть всех не поубивала. Если бы они мне его оставили, я знала бы, как о нем позаботиться». Мэрион похоронила Ганди по церковному обряду, службу провел ирландский католический священник. «Не думала, что когда-нибудь смогу от этого оправиться, — писала она впоследствии. — Чувствуешь себя не только так, будто потерял лучшего друга, — кажется, вместе с ним ушла часть твоей жизни»{467}.

Любовь к животным Херста и Мэрион распространялась не только на их такс. В Европе У-Эр купил машину одной крестьянке после того, как его автомобиль насмерть сбил на дороге ее гуся. Однажды во время киносъемок сенбернар, которого задействовали в том же фильме, в котором снималась Мэрион, убил кошку, которую ему специально подбросили, и Дэвис сообщила об этом инциденте в Общество по предотвращению жестокого обращения с животными. И она сама, и У-Эр были противниками вивисекции, и Мэрион удалось добиться запрещения выполнения операций на живых животных с научной целью в больнице, которой она жертвовала миллионы долларов.

Много времени Дэвис и Херст проводили в Европе. Они оставались там иногда месяцами, жили в гостиницах и в замке У-Эр в Сен-Донате, во Франции, причем нередко они приезжали в компании друзей, чьи расходы полностью оплачивал У-Эр. Мэрион с уважением относилась к его увлечению изобразительным искусством и покорно сопровождала его в походах по музеям и художественным галереям. Но во время таких просветительных посещений храмов искусства она «умирала со скуки». «Мне хотелось только крем-соды или кока-колы, — писала Мэрион. — Такое у меня сложилось впечатление о Европе. Как будто вас по голове молотком огрели. Мне так было хорошо, когда это кончалось! Больше всего мне нравилось смотреть на статую Свободы, когда мы возвращались обратно. Родной дом так много для меня значил!»{468}

Бывая с ней в Европе, У-Эр чувствовал себя спокойнее и комфортнее, чем в Соединенных Штатах. В замке в Сен-Донате, где к Милли относились с прохладцей, Мэрион всегда была рядом с У-Эр, принимая таких известных гостей, как Джордж Бернард Шоу, Ллойд Джордж и чета Маунтбеттенов. В Европе их не судили так строго, как в Америке, когда речь шла о мужчине и его любовнице. Джозеф Кеннеди, очень богатый американский банкир, который с ней подружился, сочувствовал положению Мэрион. О его любовнице — Глории Свенсон, самой высокооплачиваемой кинозвезде, тоже распространяли осуждавшие ее слухи. Как ни странно, если принять в расчет его собственное бесцеремонное отношение к Глории Свенсон, Кеннеди дал У-Эр полезные советы о том, как обеспечить интересы Мэрион в случае его смерти.