кто есть, кто знает, что делать, кто — с пробиркой?!» и по цепочке коротковолновики добирались до парижского института Пастера, пробирка находилась, но как её доставить, было непонятно, и тогда возникали американские парни со своим бомбардировщиком, и им было привычно кинуть что-нибудь японцам на голову. На самом деле в книге Жака Реми, по которой Кристиан-Жак снял этот фильм, были сначала шведские, а потом французские рыбаки. Их принимал коротковолновик в Конго, затем другой — врач, потом суетились люди в Париже, а слепой немец Карл, стуча ключом, организовывал переправку вакцины в Мюнхен, а потом два офицера — американский и советский на границе оккупационных секторов передавали пробирки, и вот эти пробирки уже ехали в Норвегию, а потом летели над морем на санитарном самолёте.

В итоге сотни людей суетились той ночью по земному шару, радиоволны неслись между земной поверхностью и слоем Хевисайда, и моряки оставались живы.

Это сгущённая метафора общинного дела, что творится всегда случайно и без приказа.

Сеть устроена точно так же, как сообщество коротковолновиков, с той же разницей, что вовлечено в неё гораздо большее количество людей. И, то и дело на чатах и форумах Сети раздаются призывы о помощи. Это очень важное качество Живого Журнала, что он сосредотачивает помощь.

Одному нужно передать лекарство, а другого тоска привела на край.

Кто-то хочет отдать даром шкаф, а кому-то понадобилась редкая книга. Кто-то зашёл в тупик с переводом, а кто-то забыл, сколько стоил трамвайный билет при Советской власти.

Жизнь современной цивилизации наполнена просьбами. Многие из них можно исполнить, не выходя из дому. Многие люди и не могут выйти из дому — вокруг них снега или потопы, может, они больны или у них отказали ноги. Может, им самим нужна помощь.

Но стук клавишей — знак их участия в общинном деле. Даже если участие окажется смешным, важна сама идея. Я идею отстаиваю. Впрочем, на эту тему есть очень правильный рассказ Джека Лондона «Как вешали Калтуса Джорджа» — к нему я всех и адресую.

Тем более, в Сети очень легко, по крайней мере, легче, чем где бы то ни было, обеспечить анонимность доброго дела. Анонимность добра создаёт впечатление, что оно повсюду и у нас есть шансы.

Я не строю иллюзий, люди различны, но у Толстого есть хорошая фраза в одной его притче: «по смерть велел Бог отбывать каждому свой оброк — любовью и добрыми делами». Аминь.

На этой возвышенной ноте я, пожалуй, пойду спать. Да.

— Спасибо за интервью. Спокойной ночи.

Извините, если кого обидел.

Извините, если кого обидел.

27 октября 2010

История про сокращения

Обнаружил, что у меня пол-ленты очень эмоционально реагирует на издание "Архипелага ГУЛАГ" в сокращённом виде для школьного чтения.

Я не разделяю этого ужаса.

Однако я вижу то язвительную, то саркастическую реакцию на это рядовое, как мне кажется, событие. Я не понимаю, в чём удивительность этого события — ну издали выжимку. Так "Тиль", "Дон-Кихот" и Рабле у нас веками кочуют по школьным библиотекам в выжимках.

Эко невидаль. Редкая птица знала "Архипелаг" целым. Уж я на что был помешан на антисоветчине, так и тогда, когда читал Солженицына тайком, с трудом представлял человека, который потребляет этот текст подряд и помнит, всё что там написано. Это было бы сродни сквозному чтению Полного собрания сочинений Ленина — хотя и такое бывало у самого автора "Архипелага".

Редкий учитель средней школы внятно опишет трансформации текста "Войны и мира" — а он разбухал и усыхал куда интереснее, и вовсе не ради лёгкости школьного усвоения.

Ну, и наконец, история с "Сатириконом" — он так вообще без рук, без ног, без головы. Нодо пытался делать связки, да его отлупили примерно — и что в итоге? Ничего, и никакой ажитации.

Но, увы, тут примешивается современная политика и вообще — судьбы Времён.

Меня это всё не раздражает, но является предметом для некоторого психоанализа.

Хотя, я может, чего-то не понимаю.

Кто мешает иметь оба текста и перечитывать их с двух рук, по-македонски? Более того, кто мешает в первый раз прочитать полный текст, а не хрестоматию?

Тем не менее, я не в первый раз читаю в ленте заметки, в которых (если перевести их на нормальный человеческий язык, без патетики), значится: "Кошмар и ужас! "Архипелаг" издали в сокращённом виде! КГБ победил!".

Итак, в рамках моего анализа возникает масса интересных вопросов:

Во-первых, проблема Священности книги — Библия, прости Господи, издаётся во множестве разных видов, в том числе и в двадцатистраничном для младших школьников. Само по себе это ужаса не вызывает. Вот и Курт Воннегут, говорят, выигрывал в переводе Риты Райт.

Отчего сокращение Архипелага должно вызывать особое волнение?

Является ли "Архипелаг ГУЛАГ" Божественным Откровением, в котором важна всякая буква? Или в какой-то мере это дискуссионная книга, где-то натянутая, где-то исполняющая временную функцию — к примеру, как говорил сам Солженицын — нужно ужаснуть общество, а с точностью и деталями потом разберёмся?

Наконец, означает ли это победу кого-то над кем-то? (Ну кроме лени современных школьников, которые весело и с прибором клали на авторитет Солженицына — точно так же, как в моё время клали на "Поднятую целину" Шолохова. Да и "Войну и мир", надо признаться я и мои сверстники в девятом классе особо не читали).

Никто не может можете мне объяснить, что в этой истории ужасного.

Сокращениями пронизан весь наш мир.

Построчные выплаты и дрожжевое набухание текстов явление повсеместное.

Да что там: я только что сократил собственный роман вокруг смерти Толстого, который через несколько дней должен выйти в "Новом мире" вовсе втрое! Ну, поплакал, конечно, утёр слёзы и пошёл на кухню варить гречку. Я сокращал свои тексты много лет, да ещё и имею опыт многолетних сокращений чужих текстов как редактор.

В чём событие — мне неясно.

Извините, если кого обидел.

27 октября 2010

История про ответы на вопросы

http://www.formspring.me/berezin

— Как вы относитесь к Верочке Полозковой?

— Без придыхания. Но я с ней хлеб преломил, вот в чём дело. А у меня такое правило — человек, с которым вместе ел, становится на особую ступень. Он не то, чтобы имеет право на снисхождение, но имеет безусловное право на тщательное доброжелательное обдумывание.

А Полозкова всё-таки феномен, и в качестве феномена определённой поэтической культуры вполне заслужила приглашение в передачу "Школа Злословия". (Ведь, надо