VIII

Словом, мы поняли друг друга. Напоследок я поинтересовался:

– Юра, вы прослушали тот последний монолог Александра Ивановича? И разговор с Валерьян Вениаминовичем?

– Да, конечно. Сильно. Меня особенно впечатлило «пузырение». Я как архитектор участвую в нем.

– Я о другом, о нашей жизни как бреде согласованном, по Корневу, активном помешательстве. Вы не находите, что и мы с вами сейчас такие? Вроде того пациента из анекдота с манией преследования. Который считал, что он зерно и любая курица его склюет?..

– Мм… напомните.

– Ну, врачи его подлечили, воспитали, успокоили. На консилиуме больной заявил, что больше не считает себя зерном, он человек, – пожал им руки, ушел… и через минуту вернулся с трясущимися губами. «Что такое?» – «Там во дворе петух!» – «Но вы же знаете, что вы не зерно». – «Я знаю, но петух-то не знает!» Так и мы: знаем, что действуем верно и из высоких побуждений, – но боимся, что «петухи» этого не знают. Ну и пусть не знают. Не их петушиного умишка это дело. Не склюют.

Зискинд посидел молча, встал, протянул руку.

– Вы меня успокоили и воспитали, Варфоломей Дормидонтович. И я, как тот пациент, пожимаю вам руку.

1

Вверху были свет и быстрота,

внизу – медленность и сумрак.

Два НПВ-урки: Михаил Аркадьевич Панкратов, завлабораторией Ловушек, и Юрий Акимович Зискинд, до недавних пор зам главного архитектора Катагани, ныне снова архитектор НИИ НПВ и башни, – хряли на дело. Брать большой сейф. Во втором по величине в городе банке «Славянский» (в народе «Комсомольский»), находившемся в центре, в здании бывшего крайкома комсомола.

Хряли они в милицейском «бобике» (тоже недавно НПВ-похищенном и затем перекрашенном) – с задним отсеком, в каком возят задержанных. За рулем был Панкратов. Главной задачей было снаружи узнать участок стены, за которым находилась массивная бронированная камера. Внутри место изучили днем: комната пять на втором этаже в глубине коридора налево.

Зискинд все-таки грустил. Крайком комсомола – это был его дипломный проект. С отличием защитил. Настолько с отличием, что и выстроили с незначительными изменениями. С него он выдвинулся, был замечен, пошел в гору. И пожалуйста – наведывается к нему в таком качестве. Зарешеченный отсек для задержанных в «бобике» за спиной архитектора особенно давил на него.

Панкратов легко вел машину по пустым улицам, насвистывал. Обычно он напевал или высвистывал сложные мелодии классической музыки; но сейчас в уме вертелась бессмертная «Мурка» – отредактированная иронически: «Раз мы шли на дело: я и Юра Зискинд. Архитектор вытащил наган…»

– А как по фене «эксперт»? – поинтересовался вдруг тот; у него, похоже, тоже что-то такое вертелось в голове. – Наводчик, что ли? Стремщик? Скокарь? Шнифер? Сталкер?

– Не знаю, – пожал плечами Миша, – я ведь тоже не профессионал. Кажется, наводчик. Да не переживайте вы так, Юрий Акимович. Ей-богу, даже со стороны видно! Вы в комсомоле состояли? Взносы платили?

– Конечно. Пятнадцать лет.

– И я состоял, платил. Так все это наше. Вы же знаете, что во главе банка стоят бывшие крайкомовцы – те самые, что вели к бескорыстному светлому будущему, где денег не будет. Да так вели, что шаг вправо, шаг влево рассматривался как побег. И привели: теперь денег у нас нет, у них есть. Как по-вашему, откуда они у них? Таких потрошить, выражаясь в прежних понятиях, дело чести, доблести и геройства. Вот мы и приехали.

2

Трехэтажное здание кремового цвета с портальным входом и гипсовым гербом СССР на фронтоне стояло на краю площади с фонтаном; торцевой стеной (как раз той, за которой на втором этаже располагался сейф) оно было обращено к улице Христопродавцев (бывшей Коммунистической). Панкратов остановил машину метрах в ста от нее, опустил стекло.

– Отсюда определить сможете? Желательно с точностью до двух метров… Обидно будет, если выпотрошим не ту комнату. А?

Улица была слабо освещена.

– Далековато, темновато… ближе нельзя?

– Не стоит. Возьмите бинокль.

Зискинд приставил бинокль прямо к очкам, подкрутил резкость:

– Так… ага. Высота потолков там три и два… плюс перекрытия ноль четыре… плюс фундаментный выступ. Значит, отсчитываем четыре метра от асфальта – это полкомнаты. Высота сейфа?

– Два метра с небольшим.

– Итого по вертикали шесть.

– Теперь по горизонтали?

– Сейчас… от угла. Мужской туалет четыре метра. Кладовка уборщицы полтора… потом эта комната, ширина шесть с половиной. Он там где?

– Как раз посередине.

– Четыре плюс полтора плюс три с четвертью… плюс толщина стен. Девять с половиной. Итак, прицел: шесть по вертикали от асфальта, девять с половиной по горизонтали от угла дома.

– Класс, – с уважением сказал Миша. – Без чертежа все числа назубок… сколько лет-то прошло?

– Одиннадцать от сдачи дома… В этом я профессионал, Миша.

– Класс, – повторил тот, беря с заднего сиденья Ловушку.

3

Это была его первенькая, самая неказистая и проверенная. Приклад из плохо обструганной доски, к ней жестяными, из консервной банки, скобами присобачена литровая колба термоса зевом вперед; с боков – батарейки, электроды, провода, рукоятки. Все венчал «оптический прицел», тоже самодельный, из половинки бинокля.

Зискинд не раз видел Ловушки в действии; но сейчас с замиранием души наблюдал, как Панкратов уперся доской-прикладом в низ окна, поерзал на сиденье, чтобы удобней, приложился к прицелу. Левой рукой подправил доску, потом коснулся пальцем утопленной в доске кнопки…

И на стене в ста метрах от них, в нужном месте бесшумно очертилась овально-ломаная (по кирпичным швам) черная быстро расширяющаяся трещина. Около трех метров в диаметре, привычно оценил архитектор. Овальный кусок стены и намертво пришпиленный к нему металлический куб повисли на долю секунды в воздухе, понеслись, быстро уменьшаясь, к ним и шмыгнули в зев колбы. На последнем десятке метров эти предметы будто малиново накалились.

– Вот и все, – сказал Панкратов.

Но нет, это оказалось еще не все. Вышло осложнение: за сейфом к машине потянулись белые провода сигнализации. Они отделились вместе с крепившими их гвоздиками от стен и стометровым хвостом волочились за исчезнувшим в Ловушке сейфом.