3(16) марта эскадра ушла из Мадагаскара, держа курс на французский Индокитай, к берегам Вьетнама. «Транспортов масса, — отмечал Егорьев, — и наша эскадра похожа на конвойных большого верблюжьего каравана»{2119}. Более всего удивительно то, что этот караван двигался без потерь. Переход в бухту Камрань (совр. Вьетнам) при скорости 7 узлов занял 28 дней, за это время на кораблях было исправлено 112 поломок, т. е. в среднем по 4 в сутки. На судах, не прошедших испытаний, выходили из строя механизмы, рулевое управление, котлы{2120}. Удержать порядок при движении было сложно — линии и колонны постоянно растягивались, отстававших обходили те, кто мог воспользоваться преимуществом в скорости{2121}. Положение было тяжелым. Перегрузка судов углем вызывала многочисленные болезни, которые вместе с малярией постоянно поражали экипажи судов{2122}.

8(21) марта 1905 г. русское правительство через Париж провело зондаж предварительных условий мира. Русские предложения исключали уступку какой-либо части собственной территории, уплату контрибуции, уступку железной дороги на Владивосток и отказ от права держать флот на Тихом океане. В начале апреля Япония ответила отказом принять эти условия или сообщить собственные{2123}. Со своей стороны Токио уже 8 марта начал неофициальным образом зондировать через американского посланника возможность прекращения боевых действий{2124}. Естественно, что условия при этом не оговаривались. К концу марта требования японских военных к дипломатам были окончательно сформулированы, и русское предложение было все же использовано для того, чтобы публично заявить о своих претензиях. При этом они были озвучены не через союзника России, а через собственного партнера. Японские дипломаты ответили на запрос о возможных условиях мира, сделанный президентом США через Военного министра В. Тафта — контроль над Кореей, Порт-Артур, Сахалин и контрибуция{2125}.

Внешнеполитическое положение государства, которое постоянно терпит поражения, не могло укрепляться. Даже французы, поначалу смотревшие сквозь пальцы на превышение пределов своего благожелательного нейтралитета, начали протестовать против слишком длительного пребывания русской эскадры в территориальных водах своих колоний, ссылаясь на то, что они не являются союзниками России в войне против Японии. Строго говоря, действия русского командующего, санкционировавшего остановку и досмотр коммерческих пароходов под нейтральными флагами вблизи французского Индокитая, не могли не беспокоить местные колониальные власти{2126}.

29 марта(11 апреля), находясь у берегов Сайгона, Рожественский отправил две телеграммы в Петербург, намекая на необходимость возвращения флота на Балтику. Они представляли из себя довольно двусмысленную смесь очевидной решительности и неопределенных намеков: «Если эскадра нужна еще во Владивостоке, если там есть пища для лишних тридцати тысяч, если остались боевые запасы для флота, то необходимо идти — немедленно, не ожидая Небогатова… Если же поздно уже высылать эскадру во Владивосток, то необходимо возвратить ее в Россию»{2127}. Адмирал не нашел в себе сил высказаться однозначно, и в сложившейся обстановке император предпочел отдать приказ следовать во Владивосток, не дожидаясь подкреплений. Рожественского известили о том, что крепость представляет собой прочную базу и связь ее с Россией отнюдь не нарушена. Не смотря на разрешение двигаться самостоятельно, адмирал остался дожидаться 3-ю эскадру, которая, по его мнению, состояла из «калек». Очевидно, он надеялся, что со временем Николай II изменит свое решение, но эти расчеты были необоснованны. Находившийся в это время в Царском Селе принц Генрих Прусский телеграфировал в Берлин: «Император решил пока продолжать войну, не обращая внимания на сильную мирную агитацию. Он сосредоточил все свои надежды на Рожественском, который в скором времени должен достигнуть Зондского архипелага. Император в спокойном, нормальном состоянии»{2128}.

Отправка эскадры стала стратегическим просчетом не только с военной точки зрения. Петербург фактически превратился в заложника собственной ошибки — теперь возвращение флота означало дальнейшую дискредитацию России на международной арене и ее правительства внутри страны. Как в России, так и в Маньчжурских армиях надеялись на то, что прибытие ударных сил Балтийского флота изменит положение. Слишком много ожиданий было связано с походом флота на Дальний Восток: «Два чуда — одинаково трудных и невозможных — ожидали от этой многострадальной эскадры: перехода ее в атмосфере злобного нейтралитета, окруженной бесконечным рядом тайных и явных опасностей — от Либавы до Владивостока и — благополучного прохода мимо японского флота»{2129}. Эти слова современника нуждаются в уточнении. Если первое требование воспринималось как чудо морскими офицерами, то второе чудо ждала вся Россия. Оно, как известно, не состоялось.

8(21) апреля, ссылаясь на протесты Японии, французские власти потребовали от русской эскадры в 24 часа покинуть Индокитай. На следующий день корабли Рожественского вышли в море. До территориальных вод их сопровождал крейсер «Декарт». Здесь русские корабли остановились. Необходимого запаса угля на них не было и бункировку приходилось производить в открытом море с подходивших угольщиков. Кроме того, необходимо было дождаться подхода Небогатова{2130}. Встреча произошла 26 апреля(9 мая) в море у берегов Вьетнама. До этого Рожественский уже подходил к берегам французской колонии, чтобы заправиться водой и провизией, и покидал их по требованию французов. 27 апреля(9 мая) корабли вновь сделали это для принятии угля с транспортов в бухте Куа-Бе. Топливом запасались впрок — уголь складывали везде, где было свободное место, включая батарейные и жилые палубы, кают-кампании и т. п. Бункировка продолжалась четверо суток, что вызвало энергичный и раздраженный протест французских властей. 1(13) мая эскадра вышла в море{2131}.