На захватчика или злоумышленника Тейлор не тянул. Жалкая, но все равно опасная имитация. Со смехотворным штрафом в пять с половиной тысяч долларов за авиационный бензин на незапланированную взлет-посадку.

История чернокожего микроцефала напомнила горячо мною любимый мультфильм про Бивеса и Батхеда. Эпизод, когда один из них, в точности как и Тейлор, объелся таблетками, ходил по самолету, подняв руки и натянув на голову майку: «I am Cornholio!»[525]

В тюрьме горе-террорист посещал обязательную программу для наркоманов и продолжал покупать втридорога доступные в Форте-Фикс наркотики. Для этого он устроился работать на кухню, откуда весьма мастерски тащил все подряд практически в промышленных масштабах.

…Перед каким-то очередным «красным днем» календаря власти решили порадовать отщепенцев куриной отбивной. Настоящей, жирненькой, в хорошем смысле этого слова.

На склад доставили несколько ящиков с забытыми диетическими белыми грудками. Предусмотрительные столовские менты дули на холодное – дефицит накрепко закрыли в холодильной камере.

Узнав о волшебном товаре (1 штука = 5 тюремным долларам и выше), Тейлор буквально вывернулся наизнанку и во время разгрузки незаметно умыкнул штук сорок отбивных.

Перед ним встала серьезная задача – не попасться на выходе и доставить товар к себе в отряд. Там его уже ждали предвкушавшие прибыль и ужин перекупщики. А также клиенты-буржуи.

Если в обычные дни полиция обыскивала каждого второго кашевара, то в сытые предпраздничные дни – практически всех без исключения. К тому же вскрылась давешняя пропажа – легавые неиствовали, выискивая воров и тайные нычки.

Бедолага Тейлор метался по подсобкам, стараясь найти выход из положения. Подгоняли срок реализации, легкая наркотическая абстиненция и природная жадность.

Контрабандист, ставший впоследствии живой легендой Форта-Фикс, пошел на экстраординарные меры. Из какой-то старой простынки находчивый бандерлог соорудил длинный кушак, которым обмотал свою темно-коричневую грудь и живот. В середине «корсета» находился не китовый ус, а заветные отбивные в несколько слоев. Ну точно – драгоценности на «бриллиантовой руке» Семена Семеновича Горбункова.

Естественно, в таком слегка беременном состоянии Тейлор через дуболомов не прошел бы. Тогда гениальный несун разыграл перед дежурными ментами острый приступ неизвестной «падучей». Заключенному резко «поплохело». Он медленно осел на бетонный пол недалеко от выхода из кафетерия и по-бабьи заохал. Охрана заметалась. ЧП на рабочем месте не нравилось никому.

Пока медленно увядавшего актера обмахивали и отпаивали, в столовку прибыл фельдшер.

Доходягу Тейлора, одетого в наглухо застегнутую оранжевую штормовку, бережно погрузили в задрипанный электрокар медслужбы. Два зэка вызвались сопровождать «больного». Фельдшер сел за руль. Кухонная полиция осталась в столовой.

Граф Монте-Кристо бежал…

На свежем воздухе Тейлору «стало лучше», и он буквально на глазах начал оживать. Еще не доехав до тюремной больнички, контрабандист полностью пришел в себя, сел на носилках и заверил счастливого медработника, что «все прошло».

Поскольку тюремная медицина особым человеколюбием не славилась абсолютно, то эскулап с радостью отпустил человека-отбивную. Сказал, что запишет его на прием к медбрату на следующее утро. Обе стороны легко сошлись на том, что Тейлора накрыл коварный «anxiety attack», то есть «приступ тревоги». Очень популярный тюремный диагноз.

Счастливчика довезли до отряда, вместе с необнаруженными куриными грудками и «санитарами-добровольцами». Последние страшно сокрушались: если бы они знали, что их не обыщут, они бы тоже вынесли полстоловой.

После этого случая король контрабандистов получил заслуженную кличку Чикен Брест («Куринная Грудка»).

До такого заоблачного профессионализма мне, любителю и жалкому подражателю, было расти и расти. Зато становилось ясно, в каком направлении двигаться. Я с ужасом осознавал, что мне это фартовое дело нравилось все больше и больше.

В общем, как в той песне: «Не жди меня, мама, хорошего сына…»

Жалкие оправдания моему поведению находились все у того же старины Федора Михайловича: «Контрабандист в остроге работает по страсти, по призванию. Это отчасти поэт. Он рискует всем, идет на страшную опасность, хитрит, изобретает, иногда даже действует по какому-то вдохновению. Это настоящая страсть».

Как говорится – дожили. Ушел в тюрьму исправляться…

…В отличие от меня серьезные кухонные пацаны легко зашибали несколько сотен в месяц. Все зависело от места в преступной цепочке и природных способностей.

Ценнейший провиант сразу же отправлялся постоянным заказчикам-«контрактникам», а в случае особого успеха операции – всем желающим.

Рисковые коробейники из фуд-сервиса ходили по коридорам, стучались в камеры и предлагали голодающим Форт-Фикса продуктовые излишки. Как всегда, особая ставка делалась на бледнолицую буржуазию, их помощников и отрядных шеф-поваров.

«Стряпки» (еще раз спасибо за слово Ф.М. Достоевскому) с радостью скупали выброшенный в свободную продажу сырец и полуфабрикаты, чтобы потом порадовать Хозяина и его друзей очередной пиццей, ленивыми пельменями, итальянскими макаронами, хитроумным пловом или тортиком-«чизкейком». А за одно и себя, любимого. Получалась двойная выгода – тут тебе и остатки харчей с барского стола, и вполне приличное денежное довольствие.

Смуглые или узкоглазые мажордомы холили и лелеяли своих состоятельных благодетелей. А также выполняли множество тюремно-бытовых поручений «отцов родных»: стелили постель, стирали одежду, гладили белье, чистили обувь, ходили в ларек, закупали провиант, добывали контрабанду, находили мастеров, бегали по поручениям, разбирали шкафы, шестерили-штопали-кружились, а в некоторых случаях и отмечались на работе.

Как правило, тюремные обломовы со временем начинали ценить своих слуг: особо приближенная челядь зарабатывала до 300 долларов в месяц, не считая бесплатного «стола» и звонков с хозяйского мобильника. Не жизнь, а малина.

В Форте-Фикс кабальерос-мучачос вызывали друг друга на дуэль не ради Дамы Сердца. Они мочили друг друга в отрядных сортирах во имя теплого местечка при очередном «денежном мешке». Ибо, как в очередной раз подметил классик, «деньги имели в остроге страшное значение и могущество. Положительно можно сказать, что арестант, имевший хоть какие-нибудь деньги, в десять раз меньше страдал, чем совсем не имевший их… К деньгам арестант жаден до судорог, до помрачения рассудка… А что выше денег? Свобода или хоть какая-нибудь мечта о свободе… Тратя деньги, каторжанин поступает свободно по Своей Воле. Для этого деньги и предназначались».

Лучше Достоевского не скажешь.

Вот уж никогда не думал, что сумрачный бородатый писатель и объект почитания интеллектуалов, окажется моим alter ego[526]. Я был готов подписаться под каждым его словом, пусть даже это и выглядело несколько заумно.