— Да проще всех. Скучные научные отчеты. Ни слова лжи. Подробные психологические портреты, вплоть до физиологических подробностей. Цитаты из трудов великих ученых: психологов, биологов, философов. Протоколы собраний. Мелкие проступки, например, опоздания на работу. Самокритики много, сам на себя жалуется, что по небрежности портит много ценного химоборудования. Самое главное, все пишут, никто не отказался — а подразделение не под контролем! Непрозрачна твоя группа, закрыта для внешней структуры —хоть плачь.

Пришлось заново ставить аппаратуру. У вас же стояла раньше, но...

— Да, это я убедил руководство, что радиоимпульсы с этой техники могут быть использованы противником, а при нашем режиме секретности это недопустимо.

— Сняли. Потом раскаялись. Вот поставили заново — А толку? И вот тогда начали думать о замене Ларькина или Ахмерова другим человеком.

—Даже так? — удивился майор.

—Именно так. Стали обыгрывать варианты. Представь себе на месте Ларькина человека типа моего Лесника. Званием поменьше, но такого же.

—Лесник хороший мужик и службу знает. Вероятно, его доклады месяцев через десять стали бы напоминать доклады Ларькина.

— И кадры так решили. Выходило, что ГРАС получит дополнительный источник информации во внешней структуре, а вот сама структура... неформальные связи прочнее формальных. Получалось, что ГРАС после этого в выигрыше. Если кого и внедрять в твою группу, так это законченного стукача, явное и необратимое дерьмо. Но вспомнили одну афганскую историю...

— Решили не рисковать. — Всякое может в жизни случиться, —согласился майор.

—Тогда кадры обратились к подполковнику Тимашову и попросили у него отдать своему старому другу майору Борисову юную прекрасную лейтенантку.

— Кадры заранее знали его ответ. Тем более что он это всё и придумал.

— Без комментариев. Но и без ложной скромности. Да, это пахнут мои носки.

— Хитро.

— Уповая на ваши рыцарские чувства. И вообще чувства.

— И инстинкты.

—Отцовские, в твоем случае. Рубцова — девка нормальная, а у тебя в стойле такая тройка... Не исключено, что вы её постепенно перевербуете. Но об этом первым узнаю я.

— Лесник.

— Нет, я, как человек, обладающий всей полнотой информации. Хочешь, я дам тебе знать, что все, мол, она уже полностью ваша. Ты мне поверишь?

Они взглянули друг другу в лицо и усмехнулись.

— Не надо.

— Ну так как, ты надумал?

Борисов покачал головой.

— Наверное, я слишком стар. Для того, чтобы вести за собой, двигать людьми, как пешками, нужна вера, движущая сила. А я не верю. Старость это, наверное.

— Чудак человек. Это мудрость. А я тебе о чём толкую? А монетку почему бросают? Выше этого уровня я вообще ничего не знаю, по-моему, есть только путь обратно, вниз, к вере — но это уже от слабости, когда в гроб ложатся. Или ты уже настолько стар? Веры захотелось?

— Пока не настолько. Всё равно, своими пацанами я вслепую двигать не буду. Они обязаны мне подчиняться как старшему по званию, начальнику, но этого мало. Я чувствую, что они мне верят, а я такими вещами играть не собираюсь. Думаю, что у них тоже есть право на сознательный выбор. Ведь если я вступаю в Братство, я должен выполнять его приказы?

— Разумеется.

— А как я могу это делать без них? Они —мои пальцы. Умные, думающие, самостоятельные. Я без них не пойду. Поступайте, как хотите. Они мне как дети. Я за них не прячусь, но и предавать их не собираюсь.

— Погоди, это что, всех вас принимать, что ли? Весь, всю... всё это ваше ГРАС?

— Да, если они согласятся.

— Юрий, ты пойми, вступление в Братство —дело интимное. А ты групповуху какую-то хочешь устроить. Коллективного членства у нас не предусмотрено.

— Это ваши проблемы. В принципе я не отказываюсь. Когда-то в молодости я клялся служить Родине. Потом я долго не мог понять, а кто это? Теперь я достаточно стар, чтобы понять: Родина —это не Гайдар и не Чубайс, Родина —это мы с тобой. Я не отказываюсь. Но без пацанов не пойду.

Тимашов поразмышлял, глядя на Борисова с легким удивлением и интересом, а потом потянулся за последней бутылкой. Разлив остатки водки по стаканам, предложил:

— Выпьем, Николаич, по последнему пункту. Должен тебя поздравить: по-моему, ты всё-таки сумел залезть в патовую ситуацию. А это, как известно, ничья. Ты озадачил меня. Я твои условия передам. Думаю, твое предложение не одного меня озадачит. А твой вопрос будет решаться достаточно высоко. Там любят сложные задачки, и вряд ли решение будет простым и незамысловатым. Так что я очень рад за тебя. Было бы обидно. Ну, давай... Будем живы и здоровы... Если других ходов не найдут, попробую под свою ответственность добиться такого исключения, как сотрудничество Братства с твоей независимой структурой. Уровень вашей и нашей секретности в принципе равный, так почему бы и нет?

Борисов пожал плечами, мол, не возражаю.

В машине, по дороге назад, они обсудили детали. Уже высаживая Борисова в центре столицы, Тимашов сказал:

— Так что через месяц поедем на охоту. Поедем?

— Вот там-то вы меня и пристрелите, —попробовал пошутить Борисов. Тимашов нахмурился.

— Обижаешь. Я собираюсь стрелять уток, а не кабанов.

* * *

Москва. 9 августа 1999 года. 6.45.

На следующий день Борисов пришел на службу гораздо раньше обычного. Охранявшие штаб Илья и Ренат сразу поняли, что произошло что-то необычное. Но вопросов не задавали. В 7.00 был вызван в кабинет Ренат. Майор был сосредоточен и задумчив, но в хорошем настроении.

— Приготовь чужую аппаратуру к снятию. Полчаса тебе хватит? Её придут сегодня забирать, присмотри там...

Ренат в срочном порядке отключил свои «проводощщки и приборщщики». В половине восьмого в воротах показались два приятных молодых человека с чемоданчиками. Они сноровисто, без всяких стремянок и веревок, забрались: один — на крышу беседки, второй — на стену здания возле кабинета майора, и через пятнадцать минут от подслушивающей аппаратуры не осталось и следа.

Чтобы «присмотреть» за ними обоими, Ренату пришлось привлечь на помощь Большакова. Не успел Илья отворчаться, что негоже секретного программиста отрывать от важных занятий, как его самого вызвал майор. Он быстро поднял Илюшино настроение тем, что вручил ему коробочку с пилюльками, одну велел немедленно при нем же съесть — гадость оказалась несусветная. Борисов обещал, что когда Илья прикончит всю коробочку, его болезнь безвозвратно уйдёт, —и осведомился, в состоянии ли Большаков попридержать свой