Весна 1963 года выдалась необычайно хлопотливой. Подготовка «Лезвия бритвы» к журнальной публикации потребовала ежедневной работы с редакторами, корректорами, машинистками. Сверить текст, снять все вопросы, вычитать гранки. Успеть ответить на накопившиеся письма, прочитать принесённые на рецензию рукописи, подготовить обоснованные отзывы. Приглашали к участию в различных комиссиях, заседаниях. При этом в квартире нет телефона, и решение любого вопроса требует личных встреч.

Вся нагрузка по приёму посетителей легла на Таисию Иосифовну. Людского потока не избежать, и Тася загонялась так, что поднялось давление и заболело сердце. Отдых был необходим.

Вечерами гуляли по палубе, любуясь долгими закатами, затем прятались от речной прохлады в каюте. Иван Антонович с наслаждением читал по памяти Киплинга, Гумилёва, Волошина, Игоря Северянина. Как утверждающе властно звучали над величественной рекой стихи поэтов — мудрецов, отважных искателей приключений и эстетов! Как полая вода, спадали мелкие хлопоты и заботы, всю весну одолевавшие Ефремова.

Из солнечной, нарядной, разноликой Астрахани на том же теплоходе вернулись в Москву, где вновь взялись за подготовку романа для очередных номеров «Невы». В журнале тем временем сменился главный редактор. Новый испугался ответственности за публикацию столь необычного для советской литературы романа, начал требовать больших сокращений. На его сторону стали некоторые сотрудники… «Оттепель» заканчивалась, курс страны под руководством Брежнева становился консервативным, и люди, в душах которых не был изжит страх сталинского времени, быстро сдавали позиции.

Ефремов, живя в Москве, не мог точно узнать, что происходит в редакции «Невы», находившейся в Ленинграде. В какой-то момент ему даже показалось, что Дмитревский, ради которого он и отдал рукопись в ленинградский, а не в московский журнал, отступился и не хочет защитить его роман. Но Владимир Иванович его не предал.

В августе Иван Антонович решил сам приехать в Ленинград. Правда, перед этим ему пришлось срочно провожать в США Чудинова. Пётр Константинович собирался делать доклад об открытии новой фауны пермских позвоночных на Международном зоологическом конгрессе в сентябре 1964 года, и лишь в последний момент стало ясно, что доклад должен быть прочитан на английском. Иван Антонович срочно переводил доклад на английский, занимался перепечаткой, а Тася в это время бегала по магазинам, покупая Чудинову новые рубашки: он собирался ехать в ярко-жёлтой рубашке, что могло вызвать недоумение у чопорных западных учёных. Проверив весь гардероб Петра Константиновича, докупив необходимое, Ефремовы остались довольны учеником. Теперь можно было ехать в любимый город. Чудинов отправился вместе с ними.

Ефремовы остановились у давних друзей Ивана Антоновича на Карповке, Пётр Константинович — у своего знакомого. Обсудив непростые вопросы с сотрудниками «Невы» и во многом сумев их решить, Ефремов посвятил время прогулкам и музеям. Вместе с Чудиновым был в знакомом с юности великолепном музее Горного института, в Геологическом музее им. Ф. Н. Чернышова. Ездили на острова, на Карельский перешеек.

Живое общение с друзьями — Дмитревским, Брандисом, молодыми ленинградскими писателями, среди которых были братья Стругацкие, — давало уверенность в необходимости писательской работы. После публикации первых глав «Лезвия бритвы» в редакцию журнала валом пошли взволнованные, радостные, часто полные вопросов читательские письма. Роман зацепил важные для людей области жизни.

«Лезвие» печаталось, но стало ясно, что позиция редакции отныне изменилась, и осенью Владимир Иванович Дмитревский уволился из «Невы». Ефремов, которого давно осаждали киношники, предложил другу работу над сценарием художественного фильма «Туманность Андромеды».

В Москве на Ефремова насели редакторы издательства «Молодая гвардия»: мол, надо срочно подготовить роман для книжного издания. Ефремов гнал с рукописью, однако через некоторое время неожиданно оказалось, что на издание книги якобы нет бумаги, да и авторский договор ещё не оформлен. Иван Антонович без церемоний писал Дмитревскому: «…«Молодая гвардия» ни мычит ни телится… Ну посмотрим. Так дык так, а то и ребёнка об пол».[261]

Все эти переживания не прошли даром: в ноябре у Ивана Антоновича ухудшилась кардиограмма, обострилась стенокардия. Таисия Иосифовна выполняла огромную работу секретаря и одновременно медсестры. Между тем люди буквально напирали на Ефремова, особенно нахальными оказывались газетчики.

Под Новый год от Ефремовых решила уйти домработница Лида. Она сетовала, что денег на жизнь не хватает. В результате денежной реформы 1961 года в стране резко подорожали продукты, что в 1963 году привело к настоящему продовольственному кризису. Многие продукты совершенно исчезли с прилавков, цены на рынке взлетели. Много времени приходилось тратить на стояние в очередях, чтобы добыть необходимое. Предполагали, что правительство может вновь ввести карточки.

Домработница ушла, и все домашние заботы легли на плечи Таисии Иосифовны. Иван Антонович решил вновь взять путёвки в Малеевку, в Дом творчества писателей: там не нужно беспокоиться о продуктах, о стирке и уборке, и жена сможет отдохнуть вместе с ним. Три недели тишины, метелей, слепящего февральского солнца и ярких синих теней немного успокоили душу и сердце.

В марте в Москву приехал профессор Олсон — он мечтал посмотреть только что отпрепарированную коллекцию из Очёра. Фантастические, ни на что не похожие черепа крупнейших растительноядных диноцефалов-эстемменозухов красовались в витринах музея. Ефремов с Чудиновым показывали коллеге драгоценные находки. Об этой встрече сам Чудинов рассказывал так:

«Вначале разговор шёл об образе жизни и питании этих неуклюжих и тяжеловесных рептилий. Непривычная для глаз «несуразность» черепов, выраженная в громадных скуловых выростах, костных вздутиях и коротких, толстых рожках, венчающих темя, вызвала у Олсона прилив положительных эмоций. В полный восторг его привёл череп дейноцефала Estem-menosuchus mirabilis. За небольшие размеры и торчащие на темени раздвоенные рожки мы называли этот череп «малым рогатиком».

— Wonderful, isn’t it? (Чудесно, не правда ли?) — восклицал Ефремов.

— Just amazing! Quite impossible! (Просто восхитительно! Совершенно невероятно!) — вторил Олсон.

Я подлил масла в огонь, спросив Олсона об адаптивном приспособительном значении «архитектурных излишеств» черепа в виде многочисленных костных выростов. Именно они придавали черепам неповторимый и фантастический облик. Мы переключились на обсуждение этих образований, называемых экцессивными или избыточными структурами, но не нашли удовлетворительного объяснения.

— Nobody knows (Никто не знает), — задумчиво произнёс Олсон. Он немного помолчал, хитро улыбнулся и добавил по-русски: «Давиташвили знает».

При этих словах мы весело рассмеялись. Очевидно, в этом вопросе каждый несколько скептически относился к взглядам известного палеонтолога Л. Ш. Давиташвили. Он связывал возникновение экцессивных образований с вторичными половыми признаками. Отсюда следовало, что вся серия черепов принадлежала только самцам и костные украшения играли роль «турнирного оружия». Между тем различия в серии черепов и отсутствие в захоронении черепов «безрогих» самок и, наконец, общая гипертрофия скелетов этих животных исключали подобную интерпретацию».[262]