Пока мы обедали и отдыхали, всё вокруг стало напоминать муравейник. Гушосдоровцы спешно собирались. В 17–55 колонна Гушосдора тронулась в путь, оставив позади себя весело мечущийся огонь над бывшим административным зданием.

Ехали мы просёлочными дорогами, которые часто ныряли прямиком в лес. Может быть, поэтому авиация немцев ни разу нас не побеспокоила, и в 18:43 мы въехали в расположение бригады. Вернее не всей бригады, а только её штаба – 171-го автотранспортного батальона и разведывательно-диверсионной роты Курочкина.

По сравнению с теми местами, где я сегодня побывал, в расположении бригады царили, хоть и напряжённые, но спокойствие и тишина. Никто не бродил с выпученными глазами, не зная, за что ему хвататься. Никто не суетился в отчаянье от того, что командира бригады в такое время не оказалось на месте. Часовые исправно несли службу, все объекты были укрыты маскировочными сетями, праздно шатающихся, а тем более судорожно пытающихся скрыться от пролетающих невдалеке немецких самолётов не было. Одним словом, чувствовалась железная рука дисциплины и суровая выучка моих бойцов. Не зря младшие и средние командиры бригады предыдущие два месяца практически не спали, бесконечно тренируя своих подчинённых. Зато теперь даже штабной писарь или ездовой знал, что ему делать. Увиденная картина вызвала чувство гордости за бригаду, ну и, естественно, весьма подняла мою самооценку. Пока гушосдоровцы разгружались, я, вызвав своего особиста, поспешил обрадовать его прибывшим пополнением и незамедлительно поставил задачу об использовании этих людей. Размахнулся я, как обычно, широко, приказав организовать три заградотряда, с намерением перекрыть с их помощью шоссе в районе Волковыска, Слонима и Барановичей. Задача была простая – собирать отступающих вне своих частей красноармейцев и направлять их на сборный пункт, который организует Курочкин. При этом паникёров, людей, вызывающих подозрение, и явных трусов расстреливать на месте. На формирование этих заградотрядов я выделил прибывших со мной НКВДистов, стрелковый взвод и три броневика из роты Курочкина. Самому лейтенанту Курочкину, находившемуся рядом с первой минуты моего появления в бригаде, я приказал заняться формированием батальона из прибывающих красноармейцев и младших командиров.

– Неужели положение настолько плохо, – удивился Ряба, – не может же в первый день немецкого наступления рассыпаться столько наших частей?

– Дай-то бог, чтобы командиры сохранили управление своими подразделениями так, чтобы они могли выполнять намеченные ранее задачи. Но, судя по данным аэрофотосъемок, наша оборона начинает расползаться по всем швам. Паника уже сейчас начинает завладевать душами красноармейцев и тыловых партийных функционеров. У страха глаза велики – буквально ни на чём начинают дико психовать и нервно дёргаться. Представляешь, Ряба, когда мы ехали в бригаду, в одном из сёл – милиция, местная власть и даже находившиеся там военные были в жуткой панике. Все в один голос утверждали, что немцы высадили десант с дирижаблей. Пришлось проверить эту информацию – доехать на броневиках до того места. И что? Да, хрен с горы, а не десант! Оказалось, просто скопление необычной формы облаков над полем. Так что, лейтенант, боюсь, что растерянных, потерявших голову красноармейцев у тебя может набраться больше, чем на один батальон. Времени, чтобы их обучать, уже нет. Поэтому только железной рукой можно привести в чувство этих полностью растерянных, потерявших свои части людей. Каждого прибывшего красноармейца в первую очередь пропускай через настильный пулемётный огонь. Пусть проползёт метров сто под огнём «максима» – это кому угодно здорово прочистит мозги. Если паника забралась очень глубоко, и это заставит его подскочить под этим огнём, что же, пусть лучше погибнет на тренировке, чем своими паникёрскими миазмами будет отравлять атмосферу во время настоящего боя. После этого теста пускай твои младшие командиры часа четыре подрючат этого горе-красноармейца по полной программе. Ну а потом уже можно распределять этих красноармейцев по взводам. Младших командиров не хватает, поэтому назначь своих лучших бойцов командирами отделений, а может быть, даже и взводов. Взводные станут ротными, ну а ты, естественно, будешь командиром батальона.

Я хохотнул, хлопнул Рябу по плечу и закончил:

– Видишь, Курочкин, как тебе фартит – первый день войны, а ты уже по должности догоняешь Сомова. Вот только звание маловато. Но ничего, парень, – Москва тоже не сразу строилась!

Ряба несколько натянуто улыбнулся и заявил:

– Да мне наплевать на эти звания! Я бы и лейтенантом походил, только бы войны не было.

В этот момент к нашей группе подошёл командир автобата Жигунов. Когда он отрапортовал, я, представив ему Бедина, спросил:

– Капитан, сколько у тебя сейчас в наличии грузовиков?

– На ходу семнадцать полуторок.

– Значит, так, Саша, три машины выделяй лейтенанту госбезопасности, а остальные отправляй на артсклад в Волковыск. Нужно постараться, вывезти все гаубичные снаряды на полевой склад 681-го артполка. Не знаешь, кстати, Бульба в расположении бригады не появился?

– Никак нет, как взял два топливозаправщика и шесть полуторок, загруженных пустыми бочками, так и нет его.

– Ладно, тогда на артсклад направляй своего снабженца. Записку начсклада Гаврилову я напишу. Думаю, полуторки снарядами загрузят без промедления. За сегодняшнюю ночь нужно сделать минимум две ходки. Всё, капитан, давай иди и командуй.

Когда Жигунов ушёл, я ещё минут десять развивал свою мысль о том, как следует организовывать заградпосты и пункты приёма потерявших свои части военнослужащих. Поняв, что Бедин, мой особист и Курочкин полностью уяснили всю важность и срочность этих мероприятий, я направился к начштаба. Требовалось уточнить действия бригады, ведь Пителин ещё не обладал теми данными, которые я получил в авиадивизии. А я, в свою очередь, был в полном неведении, как развивается моя безумная идея с передислокацией и переподчинением гаубичных полков РГК командованию бригады. Не знал я и того, как обстоят дела в 681-м и 724-м артполках. Ряба доложил мне только, что приказы в штабы артполков были доставлены своевременно, и что обратно делегаты связи на броневиках вернулись к 3:00.

В большом штабном блиндаже явно ощущалась атмосфера тревоги и напряжённого ожидания. Штабные командиры и писаря уж очень рьяно, с мрачными физиономиями занимались своими делами. И всё это молча, с каким-то очень уж заметным ожесточением. При моём появлении все вскочили и будто с общим, немым вопросом и надеждой вглядывались в моё лицо. После доклада старшего командира я, чтобы приободрить подчинённых, произнёс:

– Ну что, товарищи, вот мы и дождались того, к чему так долго и напряжённо готовились. Хоть вы, наверное, в душе и ругали нас с Пителиным, но, как видите, не зря перелопатили вы целые горы бумаг. Зато теперь наша бригада полностью готова к любым выкрутасам подлых гитлеровцев. Скоро мы испытаем на прочность их броню и нервы – у кого крепче. В сложившейся обстановке главное – не теряться и действовать, несмотря ни на что, по уже разработанному плану.

Говорил я бодрым, уверенным голосом. После этих пафосных вводных слов рассказал о том, как перепугались тыловые «швабры» простого скопления облаков, приняв их за немецкие дирижабли. И только дождавшись слегка расслабленных улыбок и ироничных замечаний в адрес гражданских властей, я прошёл в каморку Пителина, отделённую перегородкой от этого большого помещения.