Сжимаю её ещё крепче — не отпущу. Всё равно не отпущу…

Внезапно вспоминаю о её больных почках и поднимаю нас, держу её на руках, лихорадочно вдавливая в себя, а она всё так же молчит и едва дышит…

Я не знаю, что будет завтра, не знаю даже, что будет в ближайшие пару часов, поэтому снова целую её, прижимаюсь губами, пока могу, пока мне позволено, пока она рядом, и пусть какие-то мгновения, но принадлежит мне…

И вдруг происходит странное, почти неожиданное — она отвечает… Неуверенно, робко, словно боясь, но откликается, и у меня останавливается сердце…

А когда запускается вновь, я уже знаю, что никогда и ни за что не отпущу, не позволю уйти и не уйду сам, ни на одну секунду больше не оставлю её.

А там, в доме на берегу, меня ждёт беременная моим сыном Габи… Что делать с ней? У меня нет ответа на этот вопрос, но есть чёткое, ясное, непоколебимое решение не оставлять Валерию.

Проходит больше часа, прежде чем мы поднимаемся, очищаем друг друга от песка и, держась за руки, бредём в сторону дома.

Мне кажется уже, что мои проблемы спутались в один гигантский клубок, завязавшись между собой в узлы такой прочности, что распутать их мне уже никогда не удастся: только резать… И резать по живому.

Есть её муж и моя жена, но мы не можем быть порознь, по крайней мере, точно не в эту ночь и не в ближайшие несколько суток — я обязан успокоить её, быть рядом и дать ей достаточно сил, чтобы она могла жить дальше. Со мной или нет — это уж как захочет сама, как решит, но сейчас моё место рядом с ней.

А Габи мне угрожала, и этим угрозам я ни секунды не верю, но, тем не менее, отправляю Кристен сообщение: «Пожалуйста, присмотри за своей сестрой!». В ответ получаю неприличный жест: злится, но ответила — это хорошо, значит, сделает то, о чём прошу.

To the Hills — Laurel

Вопрос Габриель решу завтра, хотя страшно даже представить, какая у неё сейчас должна быть истерика… Но Леру оставлять нельзя, я это точно знаю… Если б я хотя бы не тронул её, было бы проще сейчас всё расставлять по своим местам, но я же, блин, не сдержался, и теперь её волнует только одно:

— Как мы теперь появимся там?

— Как обычно.

Да, так же, как и всегда.

Я не знаю, куда мы идём, и понятия не имею, что ждёт нас впереди, но непоколебимо уверен в двух вещах: первое — я больше не выпущу её руку из своей, буду рядом ровно столько, сколько ей потребуется; второе — за это меня ждёт расплата, мне уже не 15 лет, и я чётко знаю: жизнь за такие вещи бьёт и жестко.

Но на кону ОНА. И всё было бы не так сложно, вот ей Богу, если бы не то, что я сделал, а после этого, оставить её одну или отправить к мужу — это всё равно, что убить её, уничтожить самым зверским способом. Поэтому я никуда не уйду.

А ещё Лера спросила, люблю ли Габриэль… И меня снова затопила злость: да сколько ж можно то? Вот что? Что мне сделать, чтоб до неё дошло уже, наконец? И я делаю признание:

— Я не люблю и никогда не любил Габриель. Она нужна мне была, чтобы показать тебе, что это.

— Что «ЭТО»?

— То, что я чувствовал все эти годы.

— Что ты имеешь в виду?

Я уже начинаю выходить из себя, сжимаю ладонями её лицо и членораздельно разъясняю, как для самых маленьких детей:

— То, как ты уходила от меня и шла к нему, ложилась в его постель, его руки обнимали тебя, его губы целовали, его…

— Стоп, Алекс, остановись, ты переходишь границы! Он был моим мужем!

— А кем был я? Разве ты не видела, что сделала со мной? Тебе не было жаль меня? Совсем? Теперь ты знаешь, что я чувствовал, теперь ты знаешь каково это, и теперь, может быть, ты поймёшь, почему я принял то решение, которое тебе так не понравилось! А ты ну просто цинично сказала: «Нет, ты не можешь, ведь мы в ответе за тех, кого приручили!».

Стоит и хлопает, глядя на меня, своими синими глазищами. Вот интересно, дошло или нет?

Мы возвращаемся в дом, и я не знаю ещё, чей он, потому что никаких решений не успел принять, но меня ждёт распрекрасное известие: ОН уже уехал. Спасибо, Боже! Хоть одной проблемой меньше. Существенной, надо сказать. Спасибо тебе, Артёмка, что вспомнил, наконец, о мужском достоинстве, достал его из дальнего чулана, сдул пылищу, смахнул паутину, оседлал и поехал достойно строить свою собственную жизнь. Удачи тебе!

А у меня всё куда как сложнее. Здесь у меня любимая женщина, уже физически от меня зависимая — знаю, сейчас каждый мой неосторожный шаг подпишет ей приговор, потому что в глазах у неё… боль. Чёртова боль, результат моих же стараний!

А там, в соседнем доме, есть ещё одна — жена, женщина, беременная моим сыном, женщина, создавшая для меня почти идеальную семью. И эта самая женщина сейчас в разгневанном состоянии, а этот гнев может навредить моему ребёнку.

Вот он, момент истины: кого выбрать?

И я выбираю Валерию. Выбираю того, кто дороже, кто важнее.

Между женщиной и ребёнком выбираю женщину…

Залепил себе глаза идеей, что Габи не настолько глубока, чтобы отчаянно страдать, а угрозы — пустой блеф в игре, где её цель — во что бы то ни стало заполучить меня.

И я никогда не узнаю, что было бы, оставь я тогда Валерию в спальне один на один со своими думами, и вернись к жене. Однозначно не случилось бы той трагедии, какая случилась, но вместо неё могла бы произойти другая. Могла ли? Я не хочу знать.

{Out Of Reach — Matthew Perryman Jones}

Мы лежим в нашей постели в обнимку, Лера давно спит, а за окном гроза и дождь, не ливень, а именно размеренный, неторопливый дождь. Мы занимались любовью: а что ещё я могу? Говорить так, чтобы меня услышали, поняли, поверили — я не могу, как выяснилось, не умею. Мне бы таланты Марка в коммуникации со второй половиной, насколько проще тогда и предсказуемее была бы моя жизнь. Но увы, у меня их нет. Зато есть другие, будь они прокляты

Лера худая. Очень худая. Это было видно ещё в душе, пока мы друг друга мыли, отмывали от всего… Но когда я положил её на постель и увидел, как выпирают её бедренные кости, мне сделалось дурно. «Не люблю худых» — пронеслось в голове, и я тут же мысленно казнил себя.

Секс — мой способ быть ближе, мой язык, на котором я говорю лучше, чем на любом другом, я лечу её ласками, своей нежностью, и, как я понял сегодня, метод работает. Не важно, чего хочу я, важно — как будет лучше для неё. А любя её, даже такую худую, я говорю ей, как сильно она мне нужна, как тяжко, почти невыносимо мне было существовать без неё все эти последние два года. И те пять тоже…

За окном где-то вдалеке раскатывается гром, на миг спальня озаряется светом, и второй его залп прямо рядом с нами заставляет Леру вздрогнуть и сильнее прижаться ко мне… Ищет защиты, убежища в моих руках, доверяет им, теперь, кажется, доверяет… И я обнимаю, не так, просто положив руки, не только крепко сжав её, а словно создаю щит от всего дурного, страшного, от боли и обид, от всех бед, от всего, уже почти сожравшего её отчаяния…