Предполагается, что тело Кэмпбелл было обнаружено уборщицей вчера утром в ее квартире в Мэйфэре.

Кровь стучала в ушах Страйка. Он медленно прокрутил статью назад.

К статье прилагались две фотографии: на первой Шарлотта в академической мантии вместе с родителями в день своего выпускного в Оксфорде в девяностых годах. Страйк вспомнил, что видел эту фотографию в прессе, когда служил в военной полиции в Германии. Не зная о том, что сэр Энтони и его жена Тара ненавидят Страйка, он и Шарлотта уже возобновили свой роман на расстоянии.

На втором снимке Шарлотта улыбалась в камеру, на ней был тяжелое, усыпанное изумрудами колье. Это была рекламная съемка ювелирной коллекции, и в его оцепеневшем мозгу промелькнула неуместная мысль о том, что дизайнер, с которой он недолго встречался, наверняка будет рада, что использовали это фото.

— Блядь, — пробормотал он, приподнимаясь на подушках. — Блядь.

Шок боролся с тяжелым чувством абсолютной неизбежности. Последняя раздача была сыграна, и Шарлотта проиграла, ей больше нечего было ставить и негде было получить кредит. Должно быть, она сделала это сразу после того, как позвонила ему. Было ли одно из удаленных им сообщений голосовой почты недвусмысленным заявлением о ее намерениях? После угрозы пойти к Робин и рассказать ей, кем на самом деле был Страйк, Шарлотта сломалась и умоляла его связаться с ней еще раз? Угрожала ли она (как делала много раз раньше) покончить с собой, если он не даст ей того, чего она хотела?

Страйк механически открыл остальные присланные ему сообщения. Он мог предсказать все из них, кроме сообщений Дэйва Полворта. Дэйв всегда ненавидел Шарлотту и часто говорил Страйку, что он дурак, раз продолжает к ней возвращаться.

Это пиздец, Дидди.

Именно эти слова Полворт произнес, впервые посетив Страйка в военном госпитале Селли-Оук после того, как Страйк лишился половины ноги.

Страйк положил телефон, не отвечая ни на одно из сообщений, свесил свои полторы ноги с кровати и поскакал в сторону ванной комнаты, опираясь на стену и дверной косяк. Среди множества нахлынувших на него эмоций было жуткое эхо того дня, когда он узнал о смерти матери. Как бы ни был он убит горем, но груз беспокойства и страха, который он тащил на себе, как мертвый груз, на протяжении всего второго брака Леды с жестоким, непостоянным, употребляющим наркотики молодым человеком, стал ненужным: ему больше не нужно было бояться услышать страшную новость, потому что новость пришла. Среди противоречивых эмоций забрезжил такой же постыдный след облегчения: худшее уже случилось, значит, больше не надо бояться худшего.

Опорожнив мочевой пузырь и почистив зубы, он оделся и надел протез, совершенно забыв о завтраке. Он выехал из гостиницы, настолько отвлекшись, что не смог бы с уверенностью сказать, какого пола была администраторша.

Мог ли он предотвратить это? Да, вероятно, но какой ценой? Непрерывные контакты, растущие требования и мольбы о воссоединении с женщиной, которая жила в полузависимости от собственной боли. Он уже давно оставил надежду на то, что Шарлотта может измениться, поскольку она упорно сопротивлялась любым средствам помощи, кроме выпивки, наркотиков и Корморана Страйка.

Выезжая из залитого дождем Кромера, он думал о нескладной, раздробленной семье Шарлотты, в которой было много отчимов и сводных братьев и сестер, которая была раздираема враждой и зависимостью. Наша любимая Шарлотта…

Страйк проезжал мимо фермы Чепмена. Он посмотрел налево и снова заметил на горизонте ту странную башню. По капризу он свернул налево. Он собирался выяснить, что это за башня.

Почему именно сейчас? — сказал сердитый голос Шарлотты в его голове. — Какое это имеет значение?

— Для меня это важно, — тихо ответил Страйк.

С тех пор как он себя помнил, неизменным прибежищем и отвлечением в трудные времена было распутывать, пытаться навести порядок в хаотичном мире, разгадывать тайны, утолять свой постоянный зуд в поисках истины. Выяснение того, что на самом деле представляет собой эта башня, не имело никакого отношения к Шарлотте и в то же время имело к ней самое непосредственное отношение. Он уже не был маленьким мальчиком, которого смутно пугала сторожевая башня, хотя гораздо большее беспокойство вызывала его мать, скрывшаяся в лесу, и хищники вокруг. Он также не был тем девятнадцатилетним юношей, который влюбился в самую красивую студентку Оксфорда и был слишком ошеломлен и обезоружен тем, что она, казалось, любила его в ответ, чтобы ясно видеть ее. Если он не сделает сегодня ничего другого, то разберется с башней, которая таилась в его памяти как символ одного из худших времен в его жизни.

Прошло всего несколько минут, прежде чем он добрался до вершины холма, на котором стоял БМВ, и вот она: церковь, как он и предполагал: очень старая норфолкская церковь, облицованная кремневым щебнем, как и многие другие здания, мимо которых он проезжал в Кромере.

Он вышел из машины. Табличка у входа на небольшое кладбище подсказала ему, что это церковь Иоанна Крестителя. Под влиянием непонятных ему самому импульсов он прошел через ворота и попытался открыть дверь церкви. Он ожидал, что она будет заперта, но она открылась.

Внутреннее помещение было небольшим, с белыми стенами и пустым. Шаги Страйка отдавались эхом, когда он шел по проходу, не сводя глаз с простого золотого креста на алтаре. Затем он сел на одну из жестких деревянных скамей.

Он не верил в Бога, но некоторые люди, которых он любил и которыми восхищался, верили. Его тетя Джоан не отличалась показной верой, и ее вера в определенные формы и структуры составляла резкий контраст с презрением его матери к границам и любым проявлениям добропорядочности маленького городка. Джоан заставляла Страйка и Люси посещать воскресную школу во время их пребывания в Сент-Моусе, и в детстве эти занятия вызывали у него скуку и угнетение. Но сейчас, когда он сидел на жесткой скамье, воспоминания об этих уроках были странно приятными: насколько слаще было потом бежать на пляж? Насколько более приятными были игры воображения, в которые они с Люси играли, освободившись от утомительных занятий, которыми их заставляли заниматься, пока Тед и Джоан принимали причастие? Возможно, подумал он, немного скуки для детей — не самое плохое занятие.

Шаги за спиной Страйка заставили его обернуться.

— Доброе утро, — сказал новоприбывший мужчина средних лет с длинным бледным лицом и кроткими, как у овцы, глазами. Его брюки были застегнуты велосипедными зажимами, которых Страйк не видел уже много лет.

— Доброе утро,